Джеймс Баркли - Восстание ТайГетен

— Да, он не выдержит бомбардировки, — заметила Меррат. — Но, по крайней мере, не замерзнет и не сгорит. Что скажешь, Улисан?

Улисан ответил не сразу. Вместо этого он быстрым шагом направился обратно в город.

— Пожалуй, сейчас мы должны обговорить устройство ловушек, а потом обсудить, как идут дела с подготовкой провианта. Учитывая, что карьер находится на другой стороне озера, с доставкой камней возникнут проблемы, но, кажется, другого выхода у нас просто нет.

— Я займусь этим, — предложил Графирр.

— Спасибо, — ответил Улисан и оглянулся на лес. — Не торопись, старый друг. Мы подождем.

Ауум уже выплакал все слезы над телом Элисс. Он молился до утра, прежде чем уйти из Чертогов, позволив подданным Туала приступить к возвращению тела. Элисс лежала среди тех, кто убил ее, но Ауум не испытывал гнева. Ее душа уже давно отправилась в объятия Шорта вместе с их сыном. И, хотя трупы биитан лежали совсем рядом, их душам предстояло пройти по другому пути.

— Душа живет вечно; тело же должно вернуться туда, откуда пришло, — прошептал Ауум.

Он смотрел, как занимается рассвет, и слышал, как оживает город, выполняя его приказы. Он воспользовался случаем, чтобы возблагодарить Инисса за силу, которую тот даровал ТайГетен, но сам еще не был готов вернуться в Катуру. Он нашел ручей, выкупался в нем и выстирал одежду. Над головой собирались тучи, поэтому он не стал одеваться; вместо этого он остановился на маленькой опушке, позволяя слезам Гиал благословить его тело.

Сейчас Ауум ощущал одно только спокойствие. Натянув на себя влажную одежду, он привалился спиной к стволу баньяна, мысленно перебирая события, произошедшие сразу после гибели Элисс. Тогда он счел, что им двигала слепая ярость, но теперь понял, что ошибался.

Какое-то куда более глубинное и древнее чувство, чем ярость, помогло ему в те минуты — оно пришло к нему всего на несколько секунд. Это был инстинкт самосохранения, первобытная реакция, призванная защитить самого себя и тех, кого он любил.

Она дала ему невероятную ясность мыслей, обострив его чувства до предела, чего с ним раньше никогда еще не случалось за всю его долгую жизнь. Этот инстинкт придал быстроту его рукам и ногам, но, самое главное, он многократно сократил время его реакции. В любой другой день он бы только порадовался тому, чего достиг. Но сегодня он мог лишь сожалеть о том, что такая необходимость возникла.

Но, несмотря на то что его обуревали самые противоречивые чувства, одно Ауум знал совершенно точно. В том состоянии он представлял собой мощное оружие, а еще он полагал, что достичь его способен каждый воин ТайГетен. Но при этом он понятия не имел, как его можно высвободить, что должно стать толчком для его проявления, как им управлять и как прерывать.

Ауум запрокинул голову и простер к небу раскрытую ладонь, а вторую опустил в мокрый ил на берегу ручья.

— Инисс, услышь меня, слугу твоего Ауума. Ты явил мне великий дар, но цена, которую я заплатил за него, заставляет меня задуматься, а стоил ли он того. Если по твоей воле у меня открылись глаза на то, кем я могу стать, но при этом я должен искать этого возвышения, тогда я принимаю его.

— Но душа моя в растерянности, Инисс. Задачи, которые ты поставил передо мной и перед всеми эльфами, крайне тяжелы. Дар ясности… Ты показал мне танец, но не научил правильным шагам. А ведь это может переломить ход сражения и принести нам победу в войне с силами, многократно превосходящими нас.

— Господь мой Инисс, я прошу вновь возрадоваться в имени твоем.

— Я, Ауум, прошу тебя об этом.

Ауум опустил голову и на несколько мгновений крепко зажмурился. Когда же он вновь открыл глаза, то увидел перед собой пару ног, обутых в потрепанные кожаные сапоги — сапоги ТайГетен. Подняв взгляд, он остановил его на неряшливой одежде, знакомом лице и глазах, в которых плясал огонек безумия.

— Я очень сильно сомневаюсь в том, что ты и есть тот знак, который сулит мне перемены к лучшему, — сказал он. — Оставь меня.

— Я услышал твою боль, и я услышал твои молитвы. Я знаю, что ты потерял, и скорблю вместе с тобой. Но мне также известно и то, чего ты добился, и здесь я могу помочь тебе. Или ты забыл, каким быстрым я был когда-то? Как легко сумел победить тебя, когда мы подрались на обратном пути в Исанденет?

Ауум молча смотрел на него, чувствуя, как по спине пробежал ледяной холодок, медленный, как одинокая капелька воды.

— Тогда присаживайся и поговори со мной, если только это не имеет отношения к магии. В противном случае возвращайся обратно к своим аколитам, потому что больше я не желаю иметь с тобой дела.

И Такаар сел.

На таком удалении от Исанденета Хунду понадобилась помощь других магов, что позволяло ему сохранять сосредоточенность. Но ни одному из них не приходилось испытывать на себе приступы чудовищной боли и тошноты во время и после Общения.

Когда его перестало рвать желчью и он опорожнил свой и Джерала бурдюки с водой, то с величайшей неохотой поднял глаза на Иштака, который стоял у него над душой с этой идиотской ухмылкой на физиономии.

— Я же сказал, что приду, как только уверюсь, что меня не стошнит прямо на сильных мира сего, — проворчал Хунд.

— Зато он запросто может обрыгать вас, Иштак, — жизнерадостно сообщил адъютанту Джерал. — Представляете, какое благоухание будет исходить от вас?

Наступили сумерки, и армия остановилась на ночлег. До цели оставалось всего четыре дня пути. Маги, летающие на разведку над лесом, уже заметили ее вдалеке, и известие о том, что место назначения появилось в поле зрения, самым решительном образом повлияло на умонастроения солдат.

Большинство позволило себе чуточку расслабиться, поскольку теперь стало ясно, что им удалось разбить ТайГетен и у тех осталось слишком мало сил для того, чтобы устроить новую засаду. Осознание того, что конец долгого пути уже близок, а там их ждут шарпы, на которых можно будет сорвать свою злость, вселило в солдат предчувствие праздника.

В лагере тут и там были слышны смех и шутки. Солдаты с утроенной энергией принялись чистить доспехи и точить мечи, а командиры вернули в распорядок дня спарринги, дабы обострить притупившуюся реакцию и напомнить всем о том, как нужно обороняться и наступать. Повсюду заключались пари на то, сколько продлится бой, сколько шарпов испытают на своей шкуре остроту чьего-либо клинка и сколькими женщинами овладеют солдаты с самой отталкивающей внешностью во время первой ночи после взятия города.