Павел Балашов - Беспамятный

— Дурак ты, Птиц, вот как есть дурак. И алкаш, что характерно. И урод моральный, русский такой, никуда не денешь. А ты исключительно отказываешь мне, французишке, в праве любить вас всей душой? И, как следствие, в праве вас понимать и за вас переживать? — док откинулся в кресле, по лицу его начала расплываться довольная улыбка кота, обожравшегося хозяйской сметаны.

— Вот еще один камень в мою копилку, док…

— В копилку камни не кладут! — перебил меня Марат.

— Тем более, — я улыбнулся, — Андрей, прекрати водить меня за нос. Я уже все понял, от твоего упорства ничего не меняется.

— Иди-ка ты нахрен, Игорь! — док взмахнул рукой, словно отметая мои слова. — Понял он что-то, видите ли!

— Да ты даже уже не пытаешься говорить со мной на интере, Андрюх, ну уже хватит, правда.

— По-шел на-хрен, — разделяя по слогам, произнес Марат. — Не в чем мне тебе исповедоваться, Птиц. Не в чем, понял?

— Понял, Андрюх, понял, не вопрос, — рассмеялся я.

— О чем спор? — раздался голос из-за моей спины, принадлежавший, как не сложно было предположить, мисс Сейли.

— Да так, о родстве и родственниках, — улыбнулся доктор, тут же перейдя на интерлингв.

— Non ce qui serait digne de l’attention d’une belle fille, — я приглашающим жестом похлопал по дивану рядом с собой, и Джоан приняла приглашение.

— А теперь переведи, что ты сказал, — потребовала она. — Звучит красиво, но я не поняла ни слова, кроме «внимания».

— Наш невоспитанный друг сказал, что наш с ним предыдущий разговор не стоит внимания прекрасной дамы, — вмешался «Анри-Жак». — Причем сказал это на моем родном языке. Не то для того, чтобы немного вас поддеть, дорогая, не то для того, чтобы поддеть меня. Ни одно, ни второе у него не вышло, должен заметить.

— Нет, почему же? Я просто сказал длинную фразу на красивом языке, женщинам это обычно нравится, — я улыбался, по сути своей признавая проигрыш. Разумеется, если выдаешь себя за француза, то язык выучишь до степени совершенства. Тем более что сейчас это просто — гипнолингвистика удобная штука. Лег поспать, надев на голову специальную легонькую системку, проснулся — язык выучен! Собственно, помнится мне, именно так я вбил в себя английский классический, испанский, немецкий и хинди. Интер, французский и америкаанс, принятый в Содружестве Американской Конституции, я выучил сам, по старинке. И мне это, помнится, дико нравилось. Ага… Помнится, говоришь… Наверное, от осознания очередного «крючка для памяти» у меня сделалось очень идиотское выражение лица, потому, что доктор тут же рассмеялся.

— Вот злонравия достойные плоды! Дорогая, обратите внимание, такое лицо у него становится, когда он еще что-то вспоминает. Видимо, лингвистические опыты пробудили еще маленький отрезок памяти.

— Это правда, Игорь? — проворковала Джоан настолько сладким тоном, что мне сделалось не по себе.

— Ага, — пришлось кивнуть. — Наверное. Ну, то есть да, ко мне вернулся еще один маленький кусочек памяти, но вот я понятия не имею, какое у меня при этом выражение лица и чем именно было оно спровоцировано. Так что подобные предположения и их соответствие истине мы оставим на совести доктора.

— Какие вы, джентельмены, загадочные… — протянула мисс Сейли, строя из себя «типичную цыпочку». — Вас не поймешь. А мы куда-нибудь сходим позавтракать? Знаете, сон на тверди всегда вызывает у меня зверский аппетит по утрам!

— Ничего себе утро? — изумился доктор.

— Ничего не знаю, — капризно надула губки мастер-техник. — Утро — это время между пробуждением и завтраком.

Я не выдержал, расхохотался. Доктор покачал головой, но улыбка залила его лицо от уха до уха. Джоан похлопала нам ресницами, как бы говоря «а что я такого сказала?».

— Что ж, не вижу причин не сходить позавтракать, — выдавил из себя Анри-Жак, перестав смеяться. — Тем более что у меня неподалеку есть замечательное кафе с очень приличной французской выпечкой.

— А был бы ты и правда французом, ты бы сказал что-нибудь из серии «с очень приличными круассанами» или, на худой край, просто «с очень приличной выпечкой». Сколько я знаю лягушкоедов — они жутчайшие пищевые шовинисты и считают, что кроме них никто готовить не умеет, — поддел я доктора, намеренно говоря по-русски.

— Надоел, — фыркнул Марат в ответ, на интере.

— Он опять сказал какую-то гадость? — поинтересовалась Джоан.

— Нет, дорогая, что вы! Наш друг просто продолжает считать, что он со мной пикируется, — ответил док и встал из кресла. — Что ж, идемте завтракать. Попробуете, что такое настоящая выпечка, мисс. В ваших краях такого не приготовят, о-ла-ла!

— Я, наверное, поверю вам на слово, Анри-Жак, — рассмеялась мисс Сейли.

— Да, конечно, доктор, я тоже поверю вам на слово, — улыбнулся я, стараясь показать Марату, что наша пикировка закончена.

— А у тебя, маленький беспамятный негодяй, просто нет другого выхода, — нарочито серьезно рявкнул в ответ доктор. — К выходу!

— Так точно, — бодро гаркнул я, сцапал в охапку Джоан, и мы пошагали наружу.

Я никогда не жаловался на реакцию, знаете ли. И док, по-видимому, тоже. Поскольку когда мы вышли на крыльцо, и я узрел черный вэн, стоящий припаркованным на дороге, максимально близко к выходу, первое, что пришло в мою бестолковую башку, явно было абсолютно рефлексивным. Я сдвинул Джоан и Анри-Жака себе за спину левой рукой, а в правой уже искал возможную цель пистолет.

— Хватит нервов! — раздался из машины до рези в ушах знакомый голос, усиленный внешней звуковой системой. — Я пришел всего лишь поговорить!

— Ага, конечно. Вот выходи, и поговорим! — гаркнул я.

— Птичка, хватит нервов. Поверь, я могу доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем ты мне! — ответили из машины, и, словно подтверждая данный тезис, рядом остановился близнец первого вэна. Только бортовая дверь уже была сдвинута, и в мою сторону пялился тяжелый скорострельный плазмомет.

— Ну что, убедился? — осведомились у меня. — Опусти ствол, давай поговорим, как взрослые люди. Надоел этот детский сад.

— Док, — сказал я очень тихо себе за спину. — Засунь-ка мисс Сейли в дом, и сам засунься. А я тут пообщаюсь…

Из-за моей спины кашлянули, явственно желая в чем-либо со мной не согласиться, но следом скрипнула дверь, и в нее изнутри стукнули небольшим острым кулачком, судя по звуку.

— А сам, — поинтересовался я. — Сам чего не?

— Не оставлю, — хрипло ответил доктор из-за моей спины.

— Ну так что, Птичка, — пролаял громкоговоритель, — поговорим?

— Вылезай, — крикнул я, опуская пистолет.

— Ну вот и умница, — и в этот момент на втором вэне закрылась боковая дверь, пряча стрелка за собой, но при этом и скрывая нас от него. И то хлеб…

Из первого авто вылез Шухер. Растолстевший, коротко стриженный, лоснящийся от довольства жизнью, на первый взгляд. Но — только на первый. Запавшие глаза, до сих пор красноватые, несмотря на препараты, подсказали мне, что скорее всего «бедняжка» плохо спит и много нервничает. А это просто замечательно, с моей точки зрения.