Андрей Левицкий - Оружие Леса

Выяснилось, что Выдра умеет шоферить, и во второй половине дня за руль посадили его, чему мохнатоголовый был не очень-то рад.

Я видел, что краевец становится все большей проблемой, и вскоре ее надо будет решать. На обратной дороге уж точно. Теперь злоба его по отношению ко мне переросла в ненависть, да и к Калуге он испытывал схожие чувства. К болотному охотнику – за фингал под глазом и унижение, а ко мне – потому что меня сторонятся лесные пчелы. Это можно было объяснить так, что Лес ко мне милостив, а можно и так, что я как-то по-особому нечист и Лесу противен. Может, пчел от меня тошнит, таким я им кажусь гадким и скверным, и они брезгуют ко мне подлетать. Выдра, естественно, предпочел вторую версию, в результате чего я для него стал каким-то исчадием ада. Очень удобно, я считаю, когда свою веру можно повернуть и так, и этак, используя ее, как тебе нравится. Как Лес на душу положит, короче говоря.

По-моему, теперь выстрелить в кого-то из нас – прежде всего, конечно, в меня – или, улучив момент, ткнуть ножом, Выдре мешал только строгий наказ Птахи привести в Городище дочку Травника. Без нас краевцам выполнить задание не светило.

Лютик по-прежнему невозмутимо жевал свою жвачку, иногда сплевывал и доставал новую порцию из кисета, который носил в кармане. Калуга беззаботно болтал, а я слушал, пока не заснул в кузове, подложив под голову тряпье.

Проснулся уже к вечеру, от воплей болотного охотника. То есть он не вопил, а пел. Поставил цистерну с соляркой на середину кузова, раскрыл люк в потолке и, чуть не по пояс высунувшись наружу, ревел во всю глотку:

– Здесь все напоминает о тебе! А ты нигде! Совсем нигде! Есть только Лес, который прежде видел нас – в который раз! В который раз!

Выдра рулил, Лютик сидел в углу с «АКСУ» на коленях. Когда я еще был за рулем, он устроился на откидном сиденье под дверцей кабины, а когда я перешел в кузов – сделал то же самое. Такое впечатление, что мелкий испытывал ко мне благодарность, но по-своему, по-лютиковски. Вслух он ничего не сказал, поблагодарить не пытался, да и по равнодушной бульдожьей морде его невозможно было что-либо разобрать.

– Хватит надрываться, – проворчал я, садясь и протирая глаза. – Брателло, а ну заткнись!

Калуга втянул голову назад и спрыгнул с канистры. Прежде, чем он прикрыл люк, я разглядел, что небо над нами темно-серое, в облаках.

– Подъезжаем, – сообщил он. – Уже холм показался, скоро надо будет тормозить, если не хотим, чтобы нас увидели со стены.

– А там стена? – уточнил я.

Лютик молчал, Выдра из кабины не высовывался. Калуга присел под бортом напротив меня, полез было в нагрудный карман, но с сожалением опустил руку и пояснил:

– Привык пожрать в пути, у меня всегда запасы по карманам…

– Это я знаю, – перебил я. – Шоколад за пазухой, сухари в подкладке.

– Во-во, вроде того. Только эти, – он повел пухлым подбородком в сторону Лютика, – все забрали. Эй, малой, может, дашь чего пожевать?

– Нет жрачки, – ответил тот.

– Ну хоть этот брикетик свой… если не жалко. А то у меня аж челюсти сводит – привычка, понимашь!

Лютик помедлил, достал кисет, вытащил коричневый брусок, отломал примерно четверть и бросил Калуге. Тот поймал, осмотрел подарок, сунул в рот и принялся жевать, чавкая.

– Так что насчет Чума? – напомнил я. – Опиши обстановку в нем.

– А ты там бывал, брат?

– Не доводилось. Только слышал, что есть такой поселок и что он не совсем обычный.

– Да уж точно необычный, – согласился Калуга. – С этим Чумом было интересное дело… На том месте была когда-то пустошь. Плоская такая, серая, ну, ничего выдающегося. И до Леса не то чтобы сильно далеко, но и не совсем чтобы близко. Никогда никаких особых аномалий или ценных артов здесь не водилось. А потом посреди пустоши вдруг начал расти холм. И не холм даже, а такой нарыв. Волдырь. Конус земли, он все увеличивался, шел трещинами, из них то бил вонючий газ, то лезла какая-то жижа, а иногда вдруг валила толпа мерзких тварей, я сам не видел, но рассказывали: гадкие как не знаю кто, такие белесые, вроде крупных насекомых, с ножками.

– Ясно, что не с ручками. Дальше что?

– Не, на самом деле они только смахивали на насекомых, а в действительности это были такие безглазые грызуны. Вроде крыс, но осклизлых и то ли с клешнями, то ли вообще не разберешь. А дальше, брат, этот нарыв на теле земном разросся до неприличных размеров – и вдруг как прорвало его! Вершина распалась, из нее вылезло дерево. Ну, мутант лесной. Говорили, совсем странное дерево: ствол очень уж толстый и как бы рыхловатый, вроде мягкий. Он рос не вверх или как-то там вбок, а стелился по земле кольцами, обвивая холм. Вроде не мог собственного веса выдержать. И тогда стало понятно, что по сути весь холм внутри – корни этого растительного, понимаешь, чудовища. Иногда между корнями проваливалась земля, появлялись черные провалы, в них что-то шевелилось, извивалось мерзостно, потом оттуда лезли эти безглазые белые крысы, а дерево все росло, все наматывало кольца… Тринадцать гребаных мутантов, вот это картина! Главное, что белых тварей становилось все больше, появлялись они все чаще и уже стали не просто вокруг холма тусоваться, а устраивать набеги на ближайшие фермы и поселки. И вместе с ними возникали какие-то другие создания: тоже белые, слизистые, без глаз, но большие и уж такие странные, что и не описать. И стало все совсем плохо, люди из округи начали сниматься с насиженных мест, но тут появился незнакомец. Человек. Говорят, он подошел к холму с деревом и просто встал рядом. Что делал, как делал – непонятно. Вот так просто стоял, и все. Хотя кое-кто уверен, что он говорил с деревом. Сказал ему Слово Смерти. Не спрашивай, – Калуга предупреждающе поднял руку. – Не спрашивай, брат, что это такое – за что мне продали, за то я и перепродаю. Потом человек ушел… а дерево умерло. Просто усохло, и твари больше не появлялись.

– А что за незнакомец, как звали? – спросил я.

– История на этот счет отмалчивается. А вернее не совсем отмалчивается, просто говорят разное. Одни его называли Колдун, другие Ходок.

– Ходок, значит. Ладно, и что дальше?

Калуга развел руками:

– А и ничего. Дерево после того рассохлось, почти рассыпалось. На склонах остались только провалы, они тоже засохли, а на вершине – обрубок ствола. Он толстенный, как башня, только кривой. Уродливый – страсть. Много позже, когда уже окончательно выяснилось, что место больше не опасно, там стали селиться люди. А все потому, что из провалов в некоторых местах с тех пор идет газ. Запашок не очень, зато он не вредный, ну, если спецом не надышаться. Горючий. Так, в меру – светится, но не взрывается, если не поджечь разом целую емкость. Вот так, а после появился Чумак… Ну, ты пойми, что я тоже не бывал там, только знался когда-то с одним парнем оттуда. Он долго прожил на Чуме, вот и рассказывал. В общем, это не самое сладкое место в мире. И хозяйничает там тот самый Чумак. Про него-то слышал?