Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев

Еще шаг!

И пошло…

– Из пробника все-таки постреливай, мало ли, – подсказал сзади Эйнштейн.

Интересно, кто из нас больше волновался, он или я?

Пробник был у меня в руке. Штучка вроде детского пружинного пистолета, выбрасывающего пластиковые или стальные шарики в зависимости от вкусов владельца. Магазин на пятьдесят шариков, максимальная дальность – пятнадцать-двадцать шагов. Существовал также пробник другого типа, пневматический, использующий те же боеприпасы, – по сути, настоящий пневматический пистолет. Стрелял он далеко, но пользовались им в крайних случаях, слишком уж шумный. Эту штуку я тоже имел на вооружении. Как и маркер, конечно, однако маркер – отдельная песня… Так вот, нынешние профи предпочитали пользоваться не гайками, а пробниками и маркерами. Хотя непременный мешочек с брякающими железками лежал в разгрузке любого самого наворочанного профи. Традиция, она же суеверие…

Дорога выводила в район, где концентрировались всевозможные мелкие предприятия, и до Посещения была одной из Хордовых линий. Далее она уходила за «железку», а уже за рекой превращалась в Юго-Западное шоссе. Так было когда-то. Зона перерезала эту популярную трассу, а КПП, вбитый людьми прямо посреди бывшей магистрали, завершил операцию по отсечению. Теоретически по этой Хорде можно было бы дойти прямо до Сити, но путепровод над железной дорогой давно обрушился. Место обрушения кишело аномалиями, его по возможности избегали, да и прямой путь в Зоне чаще всего ведет в могилу (тоже золотое правило, номер не знаю). Кто-то обходил развалины моста справа, через железнодорожную станцию с незатейливым названием «ТЭС», и потом по территории собственно ТЭС. Мы собирались пересечь «железку» слева – как я проделывал это на тренажере, – а там, из бывшего центра Хармонта, было рукой подать до бизнес-квартала.

– «Лунный свет» – это новая аномалия? – спросил я. – Не читал про нее.

– Старая, – отозвался Эйнштейн, – просто редкая. И не опасная, если идешь не один.

– А если один?

– Тогда лучше не вляпываться. У лунатиков, как рассказывают, жизнь восхитительно счастливая, но слишком уж короткая. Кстати, хорошо, что напомнил, Пэн. Новых аномалий и вправду в последнее время прибавилось, я видел отчеты. Аналитики считают, начался ротационный цикл. Знаешь, что это такое?

– Старые исчезают, появляются новые.

– Не все старые исчезают, есть базовые, вроде как вечные, они остаются. «Комариные плеши», «прожарки», «давилки» и все такое прочее. С ними-то понятно, а вот с новыми, Пэн, – беда. Представь, ты ползешь по Зоне в первые дни после Посещения, не зная еще, какие бывают ловушки, как их учуять… Бр-р! Такие циклы на моей памяти были дважды, сейчас, похоже, третий. Никто не знает, что их вызывает, закономерности не найдены, но все признаки налицо.

– И что нам делать?

– Молиться, – усмехнулся он. – И во все уши слушать, что нам отвечают на молитвы.

Я возразил:

– Гаечки бросать тоже важно. Я где-то читал, что гайки в Зоне – самое ценное изобретение, что именно оно создало сталкеров и сталкерство. Тот, кто бросил перед собой кусочек железа, прежде чем сделать шаг, и был первым сталкером. С этого неизвестного гения и пошло освоение и изучение Зоны. Все остальные, кто ходил сюда до гаечек, были придурками, вешками на будущих картах, а он, этот парень, – штучный образец, элита нации…

– Вот и пуляй, – сказал Эйнштейн. – Направление – на десять часов. Дойди до билборда и стой, элита нации.

Билборд располагался по левую руку. На выветрившемся и выгоревшем рисунке знойная блондинка пожирала с хищным аппетитом гигантский сандвич, от надписи осталось только «Бон аппетит». Плакат, очевидно, намекал путникам, что не худо бы посетить стоящий чуть в глубине куриный ресторанчик «Озорные наггетсы».

Я сошел на обочину, дотопал до врытого в землю щита и послушно встал. Эйнштейн углядел в траве ржавый кусок трубы, подхватил его и, обогнув меня, осторожно приблизился к плакату. Буквально подкрался на полусогнутых.

– Смотри, – сказал он мне. – Что-нибудь замечаешь?

– Тень? – предположил я с сомнением.

Тень от билборда была густая, плотная, она не столько лежала на земле, сколько висела в воздухе. Кусочек черноты в ослепительно ярком мареве.

– Надень капюшон и опусти забрало, – сказал Эйнштейн.

Я исполнил. Сам он сделал то же самое и только после этого сунул трубу в подозрительную тень.

Мерзкий стальной визг сотряс воздух, веером полетели ржавые ошметки. Пространство возле щита бурлило, куски металла сыпались во все стороны – как поражающие элементы. Взбесившийся металлообрабатывающий станок…

– «Тещин язык»! – воскликнул я с восторгом.

Пара секунд – и все стихло. Эйнштейн показал мне жалкий огрызок трубы, словно между двумя промышленными терками побывавший (если такие существуют).

– Представь, что это рука.

Да уж, нагляднее некуда.

– Костюм спасает? – спросил я.

– Нет. Раздерет с той же легкостью, что и кожу.

– Это ведь старая аномалия? Я читал, «тещины языки» начали обнаруживать, начиная примерно с семидесятых.

– Еще раз услышу от тебя «я читал», расквашу нос, – ровным голосом произнес Эйнштейн. – Вот тебе Зона! Смотри, нюхай, слушай. Впитывай, черт возьми, иначе толку не будет. А этот конкретный «язык» – наоборот, что-то новенькое. Раньше они только между двумя или более стенками формировались, а здесь – в открытую, у одной всего поверхности.

– Понял, сэр, есть впитывать, сэр!

– Мальчишка… – покачал он головой. – Хочу тебе доложить, ты по-прежнему не наступаешь на трещины в асфальте. Ни разу, пока шли сюда.

– Я не специально.

– Понимаю. Просто наблюдение.

– А вы все ждете от меня чудес? – почему-то рассердился я. – Симбиоз с врагом, свой среди Чужих, последний суперсталкер… Босс, я пока ничего особого в себе не ощущаю. Извините.

Он вздохнул.

– Ладно, двинулись.

– К перекрестку?

– Лучше срежем – мимо «Наггетсов». Не нравится мне эта пыль на дороге, опять что-то новенькое объявилось. – Странное облегчение почудилось мне в его голосе. – Ведь совсем рядом с Периметром, что ж они не докладывают, засранцы… Меняемся местами, Пэн. Впереди – я, твоя тренировка закончилась.

Я присмотрелся к дороге. Вот так сразу понять, что там Эйнштейну не понравилось, оказалось непросто. А потом – как будто шторки на глазах раздвинулись… Ну и опыт у мужика, ну и нюх! Дались ему мои стыки и трещины, ей-богу… Действительно, перед самым перекрестком, заняв чуть ли не всю проезжую часть, поднимался в воздух едва видимый столб то ли пыли, то ли еще чего – диаметром не менее пяти ярдов. Струились, уходя в небо и теряясь в вышине, эфирные токи, неся в себе мельчайшие частицы какой-то взвеси. Если специально не смотреть, ни за что не заметишь, особенно в пасмурный день. Сейчас, на ярком солнце, свет удачно преломлялся на границах столба, выдавая и масштаб явления, и сам факт его существования. Хотя достаточно чуть сдвинуться – и все, картинка пропала, нет никакого столба. Сдвинулся обратно – вот же он… Вляпались бы мы за милую душу, и конец сказке!