Андрей Астахов - Heaven:Сборщики пепла

— Я понимаю. Мне нужно время подумать.

— Некогда думать, Зих. Каждый день сегодня на вес золота.

— Я прошу всего неделю. Мне надо немного оправиться от простуды и подумать. Может быть, я вспомню все сам. Это очень важно для меня, понимаешь? — Зих невесело усмехнулся. — Я очень хочу вспомнить то, что не имел права забывать. А если не смогу, тогда уж милости прошу ко мне в мозги со своими методиками.

— Ладно, неделю я могу подождать. О нашем разговоре никому ни слова, даже майору Бескудникову. Как будешь готов встретиться со мной, скажи Усачу, чтобы послал на базу «Дальние озера» сообщение: «Синий код, 3312». Запомнил?

— Запомнил. Тогда остается только одно. Я о девочке этой, о Надьке. Что с ней решила?

— А что ты хочешь услышать? — Капитан Гернер лукаво улыбнулась. — Что наше начальство мне отказало, и девочка может остаться у тебя?

— Еще несколько дней назад я бы с чистой душой сказал: «Забирай!» А сейчас… Пусть еще немного поживет у меня, как-то спокойнее мне с ней, уютнее.

— Зих, я очень рада за тебя, — серьезно сказала Елена. — Эта девочка нужна тебе, а ты нужен ей. Вот и все. И в итоге двумя одинокими людьми в нашем мире станет меньше.

— Я все вспомню, — сказал Зих, задержавшись в дверях. — Обязательно вспомню, капитан Елена. Я тебе обещаю.

Он наблюдал, как крупные хлопья снега за мутным забрызганным грязью стеклом медленно опускались на улицу, и без того заваленную высокими сугробами. Приблизив лицо к стеклу, он дохнул на него, и теплый воздух тут же превратился в конденсат. В комнате было холодно — конечно, не так, как снаружи, но пальцы на руках коченели, а изо рта шел пар.

Он взобрался на большую кучу обломков и мусора под подоконником, прижался лицом к стеклу, пытаясь разглядеть лучше то, что происходит снаружи. Там, за окном, были только два цвета — черный и белый. Белый снег и черные стены домов, черные тени, который отбрасывали в лунном свете торчащие из сугробов столбы. А потом нос и губы у него замерзли, и он слез с подоконника и пошел к печке, чтобы согреться.

Из соседней комнаты раздались громкие голоса. Он на цыпочках подошел к двери, выглянул в комнату. Папа сидел на кровати и курил, а дядя Радий стоял перед ним и говорил, размахивая руками.

— Антон, ты спятил, — говорил дядя Радий, и голос его звучал пронзительно и неприятно. — Мы не можем. Мы обещали Дроздову.

— Да, обещали. Но я не могу и не хочу брать на себя такую ответственность. Ты сам видел, что случилось в центре. Видел эту бойню. Хочешь, чтобы так случилось везде?

— Это была ошибка. Оплошность Дроздова. Он не предполагал, что его эксперимент может так закончиться. И почему тебя так волнуют другие? Тебя должен твой сын волновать, и твоя жена.

— Да, меня волнуют мой сын и жена, но и остальные люди тоже волнуют, — отвечал папа. — И тебя должны волновать. Короче, мое последнее слово — нет. Если вы с Ириной хотите, можете уходить. Только учти, ни в одно убежище вас не пропустят. Всем администраторам давно сообщили про нас. Им не мы нужны, им архивы нужны, которые Дроздов тайно через нас передал. А эти архивы можно и у живых, и у мертвых забрать. Я не хочу, чтобы в мою жену и моего сына стреляли. И чтобы в тебя и Ирину стреляли, не хочу.

— Ты… думаешь?

— Я уверен. Да, Дроздов договорился с экспертами «Лабиринта», но для нас это ничего не меняет. Мы им не нужны, более того — мы источник опасности. В лучшем случае нас будут держать в изоляторе, пока не разберутся с архивами, в худшем… Давай не будем о худшем. У нас только один путь, Радий — внешний мир. И здесь нам оставаться нельзя, потому что нас будут искать.

— Антон, ты сгущаешь краски.

— Эх, брат, кабы сгущал! Сам все сопоставь, прикинь, лучше меня все поймешь… Я слишком хорошо понимаю, что нам доверил Виктор Ильич. Он идеалист, он не понимает, в какие игрушки играет. А я боюсь. Можешь назвать меня трусом, но я поступлю по-своему.

— Антон, Антон! Ты совсем раскис. Подумай ты своей башкой — ну что мы можем? У нас заканчиваются запасы, взятые из убежища. Этот город мертв, оставаться здесь дальше нельзя. Мы просто погибнем здесь.

— В городе много старых складов и магазинов, Рад. Там можно найти много чего полезного. Не сомневаюсь, что в городе есть еще люди, надо просто искать их. А если нет никого, не беда. Пополним запасы и отправимся на юг. Мы не пойдем туда, куда послал нас Виктор. Мы поищем свой путь.

— А если ты ошибаешься? — Радий горячился все больше и больше. — Если Дроздов все-таки прав, и в этих архивах спасение для всех? Кем ты тогда будешь, а, Антон?

— Кем? — Отец стоял у горящей печки, и его тень, неестественно огромная, падала на стену. — Отцом буду. Вон оно, мое будущее, выглядывает из-за двери.

Отец направился к нему, и он почувствовал, как его поднимают в воздух сильные надежные руки.

— Ради него я это делаю, — сказал отец. — Чтобы он рос человеком, а не лабораторной крысой, и чтобы не ставили над ним никаких экспериментов, как над нами ставили. Подумай, Радий. Если решишь со мной пойти, буду рад безмерно. А если по-своему поступишь — ну, на то человеку право выбора дано. Только давай сделаем так: архивы с собой брать не будем. Спрячем здесь до поры до времени. Нельзя с собой такие вещи носить. Слишком большой риск, Радий.

— Ты с ума сошел.

— Может быть. Ладно, я сейчас Егорку уложу и посидим, выпьем. Может, больше не доведется нам вместе выпить…

Солнце поднялось уже достаточно высоко, но было холодно, и под ногами хрустела не растаявшая с утра тонкая корка льда на земле. Лето кончалось, скоро опять придут семимесячная зима, морозы и долгие-долгие ночи. Ждать осталось совсем недолго.

На погосте как всегда было тихо и пустынно. Даже ворон сегодня тут не было. Зих даже удивился, насколько эти тишина и пустынность соответствуют торжественности момента. Меньше всего ему хотелось бы сейчас встретить кого-то из живых.

Он не стал заходить на могилу к Снигирю, сразу пошел туда, где лежали Лиза и Ленька. Большой холмик и маленький рядышком. На камнях, выступавших из большого холмика, уже появились серые пятна лишайника. А ведь всего шесть недель прошло…

Зих снял винтовку, приставил ее к ржавой ограде на соседней могиле, опустился на корточки и достал флягу со спиртом. Выпивка обожгла ему горло, он закашлялся, вытер рот рукой. Потом долго смотрел перед собой в пустоту, пытаясь найти нужные слова.

— Холодно уже, — сказал он, обращаясь не к тем, кто лежал под этими холмиками, а к самому себе. — Может, оно и к лучшему.

Он выкурил сигарету, а потом достал из портсигара Ленькин рисунок, развернул его. Три взявшихся за руки человечка рядом с домиком под овальным улыбающимся солнцем. Хороший рисунок, в котором было столько тепла и счастья. Зих долго смотрел на него, а потом сделал то, зачем пришел сюда. Сложил листок, положил в портсигар, вытащил нож, раскопал ямку на могиле Лизы, опустил в нее портсигар с рисунком и засыпал землей. Посидел еще немного в оцепенении, будто осмысливал то, что сделал, а потом встал, взял винтовку и дважды выстрелил в воздух.