Сергей Коржик - Бронебойщик (СИ)

3 июня 1941 года

Дивизионный комиссар Добрышев И.С. (подпись).

Бом, бом, бом, бом, где то бьют куранты, что неужели новый год? Я начал считать бой. Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. Точно новый год! Хера себе двадцать пять! Двадцать шесть! Открываю глаза. Меня несут. Я что умер? Резко поднимаюсь на носилках, и падаю обратно. Меня мутит, как после хорошей пьянки. Опять контузия, такое впечатление, что в этом мире меня изредка будут бить по голове и постоянно дёргать за ноги. Бом, бом, бом. Носилки положили на землю, мне дали попить. Ха, вино! Снова открыл глаза, смутно вижу Пашку, он лыбится, что то мне рассказывает, жестикулирует, не слышу и не понимаю. Вместо Павкиного лица появилось лицо старшины, он понимающе посмотрел мне в глаза, и тоже что то сказал. Я пожал плечами и отрубился. В следующий раз я пришёл в себя во время грозы, меня накрыли палаткой и вдруг расслышал, как капли стучали по натянутому надо мной навесу,

— Павел, позвал я. Тут же под навес нырнул Вольцов и радостно завопил,

— Товарищ сержант, ну наконец вы пришли в себя! Четвёртый день несём вас, а вы как убитый бес сознания. Вот уж все обрадуются!

— Ты чего орёшь? Здесь, что есть глухие? Нормально разговаривать можешь?

— Так товарищ сержант, вас же контузило там на дамбе, кровь из ушей шла, четыре дня несём вас, вы ни слова ни полслова не сказали. А тут на тебе всё слышите и говорите. Я сейчас, мне доложить надо и Павел выпрыгнул из под навеса куда-то убежал. Минут через пять под навесом было не протолкнуться, командир, старшина, какой то военврач, Пашка улыбался, и так искренне радовался, что казалось под навесом, стало светлей. Доктор заглядывал мне в уши, провел краткую проверку координации движения, послушал дыхание проверил пульс и с сомнением в голосе объявил,

— Здоров. Но требуется реабиталиционный период хотя бы десять дней. Никакой стрельбы, никаких метаний гранат, никаких пробежек по пересечённой местности. И хорошее питание. Оказалось около палатки собралась толпа народу и дальние кричали ближним, — чего там доктор говорит, жить будет? Ближние передавали новости дальним, — живой, стрелять пока нельзя, а то оглохнет на всю жизню, И еда нужна добрая он же неделю не ел, только пил. Командир обратился к старшине.

— Ну ка выйди успокой народ пусть разойдутся, всё у доктора под контролем, чего гудят нихера ж не слышно из-за них. Старшина вылез отдал команду „Строиться! , солдаты выстроились и уставились на старшину. Тот перевёл стрелку на командира, обратившись в сторону палатки, — Товарищ Командир, батальон построен. Комбат кряхтя вылез из под навеса и сказал,

— Всё нормально товарищи бойцы, младший сержант Кожемяка выздоравливает, нужна неделя и он станет в строй, что неуж-то мы неделю не потерпим. Разойдись по нарядам! Народ ломанулся в разные стороны ещё обсуждая слова комбата. Я же в это время лежал и слушал Вольцова.

Четвёртый день отступаем, несли вас как яичко. Все несли, даже командир.

— Как отступаем, мы же с тобой…

— Так не наша в том вина, соседи где-то слабину дали, чуть не обошли нас немцы, в последний момент успел уйти батальон.

— Господи ты ж боже ты мой, а хабар?

— Так всё унесли! Старшина даже вино откопал, мы вас им отпаивали всю дорогу, и кофий и примуса.

— хрен ли примуса, снайперка цела?

— А как же! Всё в лучшем виде, почищено и смазано. Целое отделение несёт наше оружие и хабар, ниточки не пропало! Бойцы все правда в возрасте, но старательные. Теперь это ваше отделение, со мной нас теперь семь человек и вы восьмой.

— Ну и где мы?

— Так в пригороде Киева, на переформировании. Слышал добавят нам бойцов из отступающих и в бой.

— Бой? Бой это хорошо. Так Вольцов, мне нужна шапка-ушанка и вата чтобы уши затыкать. Нет у меня недели, чтобы не стрелять. ПТР и боеприпасы, ко мне, снайперку тоже. Поесть посмотри в консервах немецких, должны быть рыбные. Спиртовку, кружку, кофе. Сахар. Рысью марш. Рядом сидели какие-то солдаты я подозревал, что это моё отделение. Эй, солдат! Подойди. Кто таков?

— Из вашего отделения товарищ младший сержант, по приказу командира батальона, боец Петраков.

— Так боец Петраков, а своди ка ты меня в сортир, во первых не знаю где он, во вторых боюсь не дойду. Не побрезгуешь?

— Да что вы говорите такое товарищ младший сержант? С укоризной ответил мне пожилой солдат, — мы Вас сто километров на руках несли и ещё бы столько, никто бы слова не сказал. Вы же за нас жизнь свою едва не положили. Все кто живой ушёл с той позиции вам и комбату по гроб жизни обязан. Если хочешь мы тебя до сортира на руках отнесём.

— Нет не надо! Испугался я. Доктор прописал мне прогулки, так что пошли потихоньку, а то не донесу и оконфузюсь. Ну, кто скажи на милость, будет уважать обосравшегося бронебойщика. Пошли.

— Вернувшись, а это ещё был тот путь, больше десяти шагов я пройти не мог, и после трёх десятков шагов Петраков пошел за помощью, привел такого же как и он пожилого но крепкого бойца меня подхватили под руки и поддерживая довели до сортира где я поддерживаемый с двух сторон, краснея и морщась сделал то зачем пришел. У навеса хлопотал Вальцов с еще одним солдатом рядом стояли три ведра воды. Мы решили тебя помыть сержант, а то тогда после болота просто так быстро ополоснули и все, а вечером уходить с позиции пришлось, не до помывки было. Народ в отделении был опытный, без лишнего разговора меня раззули, раздели и в четыре руки помыли как ребёнка, один из солдат спросил усы оставлять будешь?

— Буду! Как у Василия Ивановича Чапаева.

— Добро, будут тебе как у Василия Ивановича. После помывки переодели во всё чистое, и пригласили за стол. Ну как стол, ящик из под снарядов на пеньке. Такой же пенёк вместо стула. Как то быстро нарисовался старшина. Минут через пять и комбат.

— Вольцов слабым голосом позвал я, давай из НЗ ту бутылку, помнишь? И на стол мечи что есть в печи, видишь гости.

— От я, сразу заметил его товарищ командир, ещё в казарме сборного пункта. Заговорил старшина, у всех сидора болтаються як гандоны после использования. А у него как шар надутый. Гляньте и выпить и закусить, и оружия полно. Хозяин! Добрых кровей солдат. Хочу сказать, когда мы его хабар собирали, у меня глаза на лоб от зависти полезли. Отпустили от позиции на сто метров к утру у него полны закрома. Ну шо ты тут скажешь, а. Наконец, Пашка приволок бутылку консервы и галеты. О, шо это? Спросил неугомонный старшина.

— Граппа! Итальянская чача, такой окультуренный самогон, сам до этого не пил, но слышал краем уха, что лучше всё же нашего самогона.

— Наливай старшина будь за хозяина, тяжело мне пока.

— Этто мы с удовольствием, протянул и.о. хозяина. Ну что за здоровье?