Ильяс Найманов - История кукловода

— Вот так-то, — сказал он когда кроваво-красный цвет облаков перестал проникать внутрь, раздражая глаза.

— Может поглубже спрятаться? — предложил Танцор.

— Нет смысла, с горизонта мы ушли. А что там дальше глубже, узнавать мне не хочется, — спокойно ответил Шурин, — ты сам как Кран, проверить не хочешь? — почти весело спросил он.

Кран не ответил, только стиснул зубы и отвернулся. От Танцора не укрылась напряженность. Сталкеров буквально ломало, приближающимся выбросом. Еще несколько минут до выброса. Рокот нарастал. Слышались порывы ветра и шорох травы. Неразборчивый гомон в голове, будто сотни людей собрались в одном месте и говорят что-то, перебивая твои собственные мысли, постепенно увеличивая громкость.

— Оно то что — выброс, — продолжал говорить Шурин, — закрывая глаза и борясь с надвигающейся дурнотой. — Выброс, это Зона в своем истинном обличье. То есть она сама выходит, посмотреть и проверить, как и что делается, не глазами мутантов или твоими сталкер глазами, а своими… нам надо было просто от глаз ее укрыться…

Внезапно завыл Кран. Это было так жутко и неестественно слышать от взрослого человека, сидящего в метре от тебя, собачий, одновременно с оттенками человеческого вой. Завыл, по — собачьи закинув голову вверх.

— Вот видишь, Крана уже ломает. А меня поговорить тянет. Ты главное сталкер не отключайся, разговаривай со мной, чувствую я обойдется все. Хороший схрон, знатный… — говорил Шурин жмурясь и откидывая назад голову, осыпая затылком черный песок стенки.

Вой Крана стал нестерпимым, он каким — то образом сливался вместе с шумом уже тысячи людей в голове, заполнял мозг, не давая сосредоточиться и понять что происходит. Он становился все громче и громче, волной надвигался на одиноко сидящего под землей человека. Даже Шурин, со своим проникновенным голосом не был слышен в этом гомоне. Гомон все надвигался и надвигался, словно огромная толпа сумасшедших в черном тоннеле шла нащупывая в темноте дорогу, пытаясь нащупать его Танцора. Дотянуться, выхватить из тьмы, в которой он скрывался и, увлечь за собой, туда в бесконечное движение по кругу. Незрячие, не имеющие тела, не имеющие цели духи двигались уже вокруг, закруживая Танцора. Теперь он не чувствовал где верх где низ, не чувствовал ни рук ни ног, последние силы он держал чтобы знать, чтобы помнить хотя бы свое имя, свое звание, свою жену и ребенка. И когда напряжение вдруг стало невыносимым, он закричал. Он закричал так, как кричит младенец, впервые рожденный матерью. Крик беспомощности и безвозвратной утраты. Выброс. Удушающая волна энергии неизвестной природы кроваво-красной лавиной понеслась к периметру. Кровавый всплеск в глазах, боль содрогнувшая тело сплошной судорогой. Щелчок. Оглушительная, благословенная тишина. Эйфория радости всезнания и всепричастности, эйфория невесомости и облегчения. Секунда- мгновенье. Секунда-вечность. Снова внезапность. Чья-то безжалостная огромная рука в стальной перчатке, схватила его младенца — Танцора, наконец-то растворившегося в невесомости, и с силой бросила вниз. Мгновенье — вечность. Перед глазами мелькнули вершины деревьев Рыжего леса, в кроваво-красном тумане несущемся сквозь него с бешенной скоростью, залитая красным туманом Пустошь, разрушенная Припять, из которой нескончаемым потоком неслись мутанты на прорыв периметра, дальним отблеском покинутых огней блеснул Росток, зеленым квадратом с покинутыми вышками база Свободы. Черная выжженная яма. Сотрясение. Удар в собственное тело. Стон. Выдох Зоны.

Танцор открыл глаза. Тишина. Голоса пропали. Справа скрючившись сидел Кран, очевидно без сознания. Слева у занавешенного плащ-палаткой входа Шурин, тяжело хрипя и задыхаясь. Плащ-палатка, натянутая как барабан поперек входа перестала быть непрозрачной. Она просвечивала красным. Причудливо оставались темными пятнами и полосками пластиковые заклепки, ремешки, нашитые карманы. Вон в одном кармане видна то ли салфетка то ли платок. Шурин очнулся, пересохшими губами отпил из заранее приготовленной фляги.

— Ого! — удивился он, разглядев наконец в красном свете пропускаемым плащ палаткой оклемавшегося Танцора. — Ты уже в строю?! А я думал только я легко отделываюсь! — он перегнувшись посмотрел на сидящего без сознания Крана. — Нормально.

— А это нормально? — спросил Танцор показывая пальцем на просвечивающуюся плащ-палатку.

— Это? Ну кто же знает. Живы, стало быть нормально. Трудно поверить да? — засмеялся он живым, теплым человеческим смехом.

От этого смеха Танцору стало легче на душе. Это мембрана, тонкая всего в пару слоев плотного материала сейчас спасла трех человек от смерти. Тела возможно бы и не умерли, а достались бы Зоне в виде ходячих зомби, а вот нечто, что наполняет оболочку, делая ее живой, вполне могло потерять дорогу к своему обиталищу, унесенная красной волной. Странно, но Танцор только сейчас подумал о себе в таком ключе. Плащ — палатка и восемь патронов 7,62х54. Смешно, но, черт побери, как же страшно.

Тишина. Мерное сопение Крана. Уснул. Снаружи, неслышно ни звука. В диапазоне, не доступному для слуха человека снаружи бушевал выброс. Сталкеры задумались, каждый о своем. Возможно о том как важно иметь при себе исправную без дыр плащ палатку, возможно о пути назад, о новых аномалиях, рожденных выбросом, возможно о мутантах рвущихся сейчас через периметр на Большую землю, возможно о женщинах. Покой.

Вдруг что-то поменялось. В плащ палатку снаружи кинули камушек. Небольшой и не острый, он глухо ударился в материал, отскочил и с шорохом упал в сажу. Танцор вздрогнул. Еще один камушек прилетел в перегораживающую проход материю и отскочив упал подальше. Страх. Кто знает, как выглядит страх? А вот так, натянутая и хлипко держащаяся на вбитых в стены круглой опаленной земляной норы патронах плащ-палатка, а за ней… а что за ней? За ней не может быть ничего, даже мутанты на время выброса стараются найти убежище, а если не находят, то застывают теряя способность к перемещению, либо самоубийственно несутся впереди красной волны аномального фронта. Еще один камушек уже побольше и потяжелее. Шурин напрягся осматривая сидящие в стенах патроны, если выскочит хоть один, то возможно красной тонкой струйкой ручеек света, видимой даже в темноте потечет внутрь.

— Есть там кто? — вдруг скрипуче спросили снаружи, бросив еще один камень.

У Танцора все похолодело внутри… рука потянулась за пистолетом. Шурин, сидевший в метре от перегородки, положил руку на запястье Танцора, останавливая движение, и отрицательно покачал головой. Танцор застыл. Сердце отчаянно билось, грозя оглушить потоками крови разум.

— Я тебя спрашиваю ты там?! — требовательно спросил скрипучий голос то ли старика то ли старухи.