Александр Токунов - Забытые учителя

— Вы все неправильно понимаете, что такое джихад, — горячо возразил Смирнов. — Внутренний джихад — это борьба человека с самим собой, укрощение самого себя. Внешний — это вся деятельность, которая наставляет на праведный путь, любое благое дело: помочь старикам по хозяйству, поправить одеяло ребёнку или, как сейчас сделали вы, укрыть спящего. А лучший джихад — сказать слово правды в лицо несправедливого правителя. Вот я и собираюсь это сделать. Скажу всю правду в лицо Клёну, а потом пусть умирает!

— Не боитесь, что он вас уничтожит?

— Не успеет. Я не одинок. И против меча есть другой меч.

— А он несправедлив?

— А то! Наложил на нас, чистых, кучу обязанностей и работы, нянчится с зарами!.. — проговорился Смирнов, сразу осёкшись и посмотрев на Ванштейна.

Но Гай Соломонович сделал вид, что увлечен закуской, решив не замечать оговорки: может, о чём-нибудь ещё проговорится. Смирнов успокоился. Стукнул стаканом о стакан Ванштейна:

— Будем! — выпил. — Вы, главное, помогите нам с поверхности.

— Мы-то поможем, — уверенно пообещал Гай Соломонович, — но что будем с этого иметь? Чем вы с нами потом рассчитаетесь?

— Вот жидовская морда! — Смирнов пьяно смотрел ему в глаза. — Не боись, рассчитаемся! У нас много чего есть, что вам и не снилось…

Полковник самостоятельно, не дожидаясь Гая, налил себе самогонки и выпил.

— А разве Коран не запрещает вам пить? — не сдержался Ванштейн.

— А, к чёрту Коран! Я атеист, у нас это не запрещено. Могу исповедовать любую религию! — Он встал, но покачнулся, прокомментировав: — Да, нарезался!

— Давайте я помогу вам добраться до вашего номера, — услужливо предложил Ванштейн.

— Я сейчас… — Смирнов скрылся в душевой.

Гай Соломонович услышал, как зашумела вода, удивился: «Он там что, моется?!»

Появившийся через полчаса Смирнов поразил его вновь. Голова его была мокрой, но он был абсолютно трезв. Если бы не запах изо рта, нельзя было бы даже предположить, что он пил.

— Р-разрешите откланяться! — Он направился к двери.

Гай Соломонович прибрал на тумбочке, помыл стаканы, поискал, куда засунуть фляжки, но передумал оставлять такое сокровище у Романова: «Завтра сделает вид, что ничего не знает, и не отдаст!» Рассовал их вновь по карманам, выключил свет и вышел в коридор, размышляя, не пойти ли куда-нибудь, например, не воспользоваться ли приглашением каперанга. Но выпитый алкоголь требовал немедленного сна.

«Лягу спать!» — решил он, пересек коридор и открыл свой номер. Но, как только он устроился на кровати, сонливость оставила его. Размышляя, он проворочался в постели почти до самого утра. Казалось, только заснул, как зазвенел будильник.

Ночная бессонница сказалась, Гай Соломонович целый день клевал носом, пытаясь вникнуть в дебеты, кредиты, сальдо и бульдо, временами задрёмывая под ровный голос бухгалтера Людмилы Викторовны. Не лучшим образом чувствовали себя и остальные члены делегации Объединенного генералитета. Наконец, мучения закончились: въедливая бухгалтерша сообщила итоговые цифры, после чего явился юный начальник бункера, объявивший об ожидающих всех ужине и развлечении типа кино.

Поужинав и наплевав на кино и все инструкции Наговицына, Гай Соломонович отправился спать: завтра предстояла дорога обратно, которой он побаивался.

Нариман в сопровождении десятка вооруженных человек шел по территории анклава, направляясь к бывшему пруду, осушенному четверть века назад. Здесь был устроен схрон. Когда-то на поверхности возле пруда стоял небольшой флигелек. Немногие знали, что из него вниз ведет лестница, оканчивающаяся металлической массивной дверью. За этой дверью бывали только работники администрации парка Поклонной горы: ранее там находилась служебные помещения. Нариман не знал, каким служебным надобностям могли служить пять великолепно отделанных жилых комнат, но после Заражения они неоднократно использовались для высокопоставленных заражённых их анклава. Вначале в них проживала дочь хозяина бункера, потом его сын, потом брат. Потом была ещё череда таких же. После каждого помещение тщательно чистилось, смывалась кровь, поскольку чаще всего приходилось убирать мутировавшего высокопоставленного отпрыска непосредственно в схроне.

Теперь в схроне жил брат Наримана — Камиль Фархатов, которого сделали звёздным героем и объявили умершим. О том, что герой жив, знали всего три человека. Первое время Камиль глушил алкоголь канистрами, опустился, перестал стричься и бриться. Потом несколько пришёл в себя, стал строить планы и прожекты, видя себя ни много ни мало вождём большой общины заров. Нариман готов был сделать что угодно, лишь бы отправить взрывоопасного героя куда подальше от Соколиной Горы.

Нариман шёл по неширокой тропе между деревьями, прислушиваясь к звукам. Бойцы сопровождения скользили спереди, справа, слева и сзади, в любой момент готовые к бою.

«А ведь здесь не раз и не два решалась судьба Москвы, — подумал вдруг Нариман. — Тут встречали крымских ханов, отсюда они грозили Москве; здесь ожидал, когда откроют ворота Москвы, польский королевич Владислав; ждал и так и не дождался ключей от ворот Москвы Наполеон… Может, и сейчас это место будет поворотным в истории? Камиль что-то придумал, поэтому так настаивал на встрече. Уж в чём в чём, а в интригах он силён. Это не пропьёшь».

За размышлениями Нариман незаметно подошёл к низкому зданию. Бойцы рассредоточились по периметру. В здание с ним вошёл только его личный телохранитель.

— Подождите минуту, — скорее понял, чем услышал Нариман и остановился, наблюдая с верхней площадки лестницы за происходящим.

Телохранитель спустился по ступенькам и постучал: три коротких, два длинных и ещё три коротких удара, о чём-то стал разговаривать с охраной, находящейся в переходе к жилым комнатам. Потом он махнул рукой Нариману: можно спускаться.

Брат лежал на диване, одетый в восточного типа атласный халат. «Откуда он тут? Сейчас такого материала не изготавливают, а старая материя уже вся должна истлеть!» — удивился Нариман, но спросил другое:

— Зачем ты меня звал, Камиль? Знаешь же, что не имею возможности часто приходить…

— Да ты, брательник, вообще бы не бывал, если бы не боялся моего буйства! Хочешь поесть? — Камиль указал на стол, где лежали овощи и куски жареного мяса. — Хотя… чтобы наслаждаться жизнью, как я, тебе надо снять противогаз! Вы все боитесь этого! Когда воевал с мутами, так был нужен! А тут заперли в этой вонючей дыре!

Нариман хотел дотронулся до виска, в который вдруг будто вонзился металлический стержень, но наткнулся рукой на резину противогаза. Попросил: