Татьяна Живова - Джульетта без имени

Вскоре Крыся стала уходить на свои репетиции, сперва в сопровождении кого-то из достойных доверия знакомых, затем, набравшись храбрости, и одна. Восток в такие вот моменты оставался в одиночестве и отчаянно скучал, не зная, чем заняться. Ему-то по станции передвигаться пока не разрешали.

Ну, ясен пень! Хоть и реабилитированный в глазах местных, но все же чужак.

Так и получилось, что однажды сталкер в такие вот томительные часы ничегонеделания разговорился с пришедшим на пост Борменталем на какие-то околонаучные темы. И с тех пор — к вящему удовольствию обоих — такие беседы стали происходить ежедневно.

Вот и сейчас. Крыся отправилась на свою репетицию, а у Востока с Борменталем завелась очередная научно-философско-познавательная беседа.

— Так все же, как появились скавены?

Александр Борисович Михайловский до войны был ученым. Окончив санфак Первого Медицинского, он тихо работал в отделе общей вирусологии института полиомиелита, пока не грянула война. Медики в подземелье были наперечет, и Михайловскому пришлось стать практикующим врачом. В душе он, однако, так и остался старшим научным сотрудником лаборатории патоморфологии вирусных заболеваний. Эпидемия и последовавшие за ней изменения у переболевших сначала поставили его в тупик и ступор. «Ну не бывает так! — твердил он сам себе. — Не бывает потому, что быть не может. Или... все-таки бывает?..» И у Михайловского возникла гипотеза, которую экспериментально проверить он не мог по вполне понятным причинам. Поэтому оставалось только раз за разом подвергать ее мысленной оценке. За несколько лет все слабые стороны были тщательно проверены и исключены, а гипотеза засияла. Именно ее сейчас Борменталь и излагал Востоку.

— Это, молодой человек, всего лишь мое предположение. Но других гипотез у нас нет, так что придется верить этой... Я думаю, что причиной всему — ретровирус. Вирус вообще — это такая, с позволения сказать, молекулярная машина. Он проникает в клетку и захватывает все ее системы — синтез энергии и белка, обмен веществ и прочие — и направляет их на одно — на воссоздание таких же, как он. Вы смотрели до войны фильм «Терминатор»? Вот, немного похоже, как если бы такой терминатор проник на завод, выпускающий, скажем, автомашины, заменил собой его директора и перестроил этот завод на выпуск одной-единственной продукции — таких же, как он, терминаторов. Наша клетка — это завод, а вирус — терминатор. Понятен принцип? Хорошо.

Ретровирусы — это такой особый тип вирусов. Я на них останавливаться подробно не буду. Там особенности касаются путей репликации, самокопирования то есть, но это не суть важно сейчас. Просто знайте, что они есть. Всякие вирусы — и ретро, и нет — могут, кроме прямого захвата клетки, тайком встраиваться в ее геном. Вроде бы клетка и здоровая, но где-то в глубине ее ДНК сидит генетическая информация врага-вируса. И главное, что если зараженная клетка размножится, поделится, то и у каждого ее потомка будет своя копия враждебного генома. И вот, видимо, такой вирус циркулировал в популяции наших местных крыс. У кого-то из животных он вызывал острое заболевание, от которого крысы гибли, а у большинства — просто встраивался в геном пораженных клеток, вызывая латентную, то есть скрытую, находящуюся в неактивной форме, инфекцию. Но встраивался он не абы где, а поражал, скорее всего, преимущественно клетки мышц и слюнные железы.

Тут надо знать, что встраивание вируса — дело не безобидное и не простое, он может заставить какие-то гены заработать, какие-то замолчать... К чему это я? А к тому, что встраивался наш вирус, видимо, так, что вызывал гиперплазию — увеличение мышечной массы, рост мышц. И у крыс это проявлялось непомерным увеличением массы тела, уродствами... Помните довоенные же байки про трехметровых крыс в московском метро? Три метра — это, конечно, перебор, но, видимо, дыма без огня не бывает. Когда у нас случился крысиный набег, то нападавшие крысы тоже были весьма не маленькие. Некоторые с зайца...

Борменталь ненадолго замолчал, снова переживая в душе те жуткие, наполненные кровью, смертью и ужасом дни, повергшие в хаос этот отрезок Серой ветки. А Восток вспомнил, как они с Крысей прятались в подземелье от такой вот, как описывал медик, крысы-мутанта и скавенка заметала их следы, пользуясь порошком каких-то отбивающих нюх трав. Как гораздо позже она объяснила ему, это был обычный красный перец, найденный ею в развалинах какого-то магазинчика. Свойства его Крыся обнаружила случайно — сунув любопытный нос в пакет... Пока чихала — сообразила, как можно применять эту «жгучую дрянь» в своих опасных похождениях.

А Михайловский тем временем продолжал свою импровизированную лекцию.

— Укус таких тварей, а скорее всего, и контакт с их кровью и фекалиями приводил к заражению и у людей. Бывают такие вирусы — заражают и людей, и животных. Лимфоцитарный хориоменингит, к примеру, или хантавирусы... Да даже всем знакомое обычное бешенство... И этот вирус был с тем же свойством. И в организме людей выживал. Многие заразившиеся погибли. А у тех, кто выжил, вирус встроился и, как в случае с крысами, вызвал латентную инфекцию. С теми же, что и у крыс, особенностями, вроде гипертрофий, а иногда и гипо... Отсюда и нечеловеческие черты внешности у населения наших станций, особенно у второго-третьего поколений — эта зараза совершенно точно передается от матери к плоду, и заражение идет на ранних стадиях, когда дитя лишь создается... К слову, ваша подруга... Крыся, то есть — яркий пример того, что я сейчас вам описал. Второе поколение...

Врач снова сделал паузу, во время которой Востока вновь посетили воспоминания — на этот раз о том, как он размышлял, сидя в коллекторе, о гипотетической внешности общих детей человека и скавенки. «Да, хвостики у детишек точно могут быть...» — пронеслось в голове... и сталкер смутился направлению своих мыслей. При чем тут вообще дети? Крыся — просто друг ему. Пусть и дорогой сердцу, за которого хоть безоружным в Алтуфьево, хоть голым в гнездо к местному эндемику — лианозовским шершням, но друг...

Он снова и снова пытался убедить самого себя в несерьезности, незначительности того, что он испытывал к юной мутантке. И раз за разом отгораживался спасительным «мы — только друзья и не более!» и холодно-отрезвляющим «мы разные!». Но почему-то раз за разом это становилось делать все труднее...

— Вот так, — оторвав его от размышлений, подвел итог своей мини-лекции Михайловский. — Правда, некий положительный побочный эффект от нашего вируса все же имеется — это относительная устойчивость нас, зараженных, к радиации. Видимо, чтобы выжить, вирус подавляет в клетках апоптоз — механизм, с помощью которого организм борется с ненужными клетками. Но... По правде сказать, ваша часть метро вообще преувеличивает значение и серьезность радиации в нынешние времена. Какая уж тут радиация, вдали от эпицентров... Тем более, двадцать лет прошло... Ну, да это другая история.