Александр Машонин - Зодиакальный свет

– Всё, что знаю, работает официанткой.

– Что?? – ахнула твилека. – Девочка, которая в три года свободно читала, а в пять перемножала в уме трёхзначные числа – официанткой?? Ри… то есть, госпожа Генеральный Директор, её срочно надо оттуда забрать. Я хочу сказать, сначала проверить особую примету, и если это она…

– Какая примета? – спросила Рийо.

– Надо снять чанпи и фильтры, – она прикоснулась к своему головному убору, – и посмотреть левое ухо. На нём тёмное родимое пятно в половину зерна гоба и такого же цвета. Готова сама полететь и проверить.

– Хорошо, – кивнула Рийо. – Два дня, я думаю, это терпит, а будем эвакуировать базу, пошлём один из кораблей через Ансион.

– Ах, какая будет досада, если нам подставляют подделку, – покачала головой твилека. – Наследнице мы могли бы предложить кров и защиту, а она бы помогла нам укрепить контакты с Рилотом.

– Она хочет учиться, – сказал я. – Я пообещал ей помочь. Очень наблюдательная и решительная особа, я вам доложу. За мной, оказывается, следили уличные грабители, я и внимания не обратил, а она сразу увидела. И предупредила. Хорошо бы это была настоящая Нола.

– Очень надеюсь, – кивнула Ветте, поднимаясь с места. Я поднялся вслед за ней, но Рийо меня остановила:

– Посиди ещё, куда спешишь? Надеюсь, ты не собираешься опять куда-то лететь по неотложному делу?

– Да нет, не собираюсь, – я потёр лоб, стараясь вспомнить, что ещё не сказал Рийо. – Вот шёл к тебе, что-то ещё хотел сказать, а вылетело… Ах, да, конечно! Я же вам музыканта привёз! Нашего, земного. Один из тех ребят, что со мной в путешествии были. Их, оказывается, тоже перебросило, но в совсем другую систему.

– Про музыканта я осведомлена, мне Эрдени звонила насчёт концерта. Но я не думала, что это твой друг. Вот и стало понятно, почему они не дома. Чаю хочешь?

– Да, будь добра. У Уолс потрясающие морепродукты, но и соли там дай боже.

– Вот. Сиди и пей, – на лице панторанки протаяла лёгкая улыбка. – Держу пари, ты изрядно набегался за эти последние сутки.

– Не то слово, – кивнул я, беря пиалу с терпким карлинским чаем, стоящую не на круглом блюдце, как принято у нас, а на прямоугольном, вроде микро-подноса, снабжённого ручками. – У них время дня в противофазе, как в Америке. Я тебя не отвлекаю?

– Нет-нет, – беспечно махнула рукой Рийо. – Нельзя же всё время работать.

Через некоторое время позвонила Эрдени. Вернее, Эрдени вместе с Гариком.

– Видишь, я так и знала, что он тут, – наставительно сказала девушка моему приятелю. – У Алекса, кроме нас с сестрой, только один близкий друг, Чучи. Ну, то есть, госпожа Генеральный Директор.

(«Поганка маленькая», – пробормотала при этих словах Рийо, так тихо, что по комлинку услышать было нельзя.)

– В общем, так, – перешёл к делу Гарик. – Выступление назначено на девятнадцать. К тебе у меня персональная просьба. К началу не приходи, опоздай минут на десять-пятнадцать, лады?

– А то добыча фыркнет и уплывёт, – подхватила Эрдени. – Пожалуйста, Алекс!

– Хорошо, хорошо, – кивнул я.

– Спасибо!

– Почему у меня такое чувство, что они что-то замышляют? – задумчиво сказал я, завершив связь. – Да как мгновенно спелись-то!

– Видимо, музыкальные натуры. Не волнуйся, сотворят что-то не то, родственницу поставим в угол, а твоего музыканта на кухню, тарелки мыть. Или отдам мандалорам, они из него живо человека сделают.

– Думаю, будет то же на то же. В армии мойка посуды и чистка картошки – непременный элемент воспитательной программы.

– А сам ты служил в армии? – спросила Рийо. – У себя, на Земле?

– Считай, почти нет, – честно ответил я. И рассказал про месяц, проведённый в гарнизоне после пятого курса, впечатлений от которого хватит мне, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Собственно, Гарик, Диман и покойный Вовка побывали там же и тогда же. Это у нормальных людей слово «Крым» ассоциируется с курортами, пляжами, морем. У меня – с высохшей под солнцем степью, пыльными корпусами казарм и технических зданий, исполинскими тарелками космической связи и деревьями гарнизонного сада, почти не спасающими от зноя. Рийо слушала с неподдельным интересом, иногда переспрашивая непонятные моменты и подливая мне в пиалу чай из стеклянного сосуда. Такой – оживлённой, улыбчивой – панторанка нравилась мне гораздо больше. Поэтому, закончив про одни, я стал рассказывать про другие сборы, четыре года назад, не такие развесёлые, местами даже грустные, но тоже памятные. В общем, как писали классики, «Остапа несло»…

– Вот и просьба Эрдени сама собой выполнилась! – рассмеялась Рийо, поглядев на часы. – Концерт твоего друга уже начался.

– Это сколько ж времени прошло?? – ужаснулся я.

– Часа два или ещё больше. Совсем я тебя заболтала!

– Ещё кто кого, – хмыкнул я. – Не зря бабушка говорила, язык – помело.

– В общем, давай, иди и объясняйся с Осокой. А я подойду чуть позже, чтобы не вместе. Думаю, так будет лучше.

А в кафе «Старый горняк» яблоку было негде упасть. Такое впечатление, что послушать барда собрался весь персонал базы, да ещё и с шахт понаехали. Когда я вошёл, Гарик исполнял местную песенку на базик, не том архаичном, а вполне понятном мне – конечно, о любви. Эрдени, устроившись чуть в стороне на краю возвышения, аккомпанировала на голографической клавиатуре своего планшетика. Осоку я тоже увидел сразу. Она сидела за столиком во втором от сцены ряду с двумя девицами из эскадрильи Белых Цапель и Маррен Беренко. Заметив неподалёку одиноко стоящую колонну, которую некому было подпирать, я осторожно пробрался вперёд и прислонился к колонне спиной, стараясь не загораживать вид сидящим сзади. Гарик, тем временем, закончил песню и, переждав аплодисменты, начал балладу из «средневекового цикла». На станции Гилаттер я уже слышал, как великолепно удалась ему «Баллада о борьбе», и вот теперь – «Баллада о времени». Пускай текст понимали одни бреганцы, было заметно: с удовольствием слушают все. Напитки и тарелки на столах преимущественно оставались нетронутыми, а это тоже кое о чём говорило. Голосом, проникновенной интонацией певец доносил до зрителя то, чего не мог выразить словами. Балладу вновь сменила местная песенка. Печальные мелодии чередовались с бодрыми, те – с лирическими, казалось, безо всякого особенного подтекста. Тем не менее, я начинал догадываться, что подтекст, всё же, был, даже не подтекст – настроение. И на эту тончайшую канву невесомым плетением одна за другой ложились строчки, рифмы и целые песни. Я чувствовал, что в этом кружеве скоро будет завязан последний узелок.