Олег Лукьянов - Хроники затерянной эры (трилогия)

— Мне надо подумать. Я дам ответ завтра.

— Хорошо, тогда я прогуляюсь по саду, — сказал я вставая. — Кстати, не видел Эльву?

— Твою дочь? Она рыдает где-то неподалеку.

— В смысле?

— Кто-то, это был не я, сообщил ей, что абсолютное бессмертие невозможно — все рано или поздно умирают. И добавил, что даже боги не являются исключением… В общем, она разрыдалась и убежала. Не беспокойся, охрана за ней присматривает.

Кивнув, я отправился на её поиски. Много времени это не заняло.

Она стояла на берегу озера и разглядывала что-то у себя в руке. Хрупкая, нежная, будто нарисованная цветными карандашами. Её блестевшие глаза были удивленно распахнуты, рот немного приоткрыт, а растрепавшиеся локоны падали на лицо.

Приглядевшись, обнаружил, что она рассматривает на просвет кусок цветного стекла — где только нашла?

Увидев меня, распахнула глаза шире. В них я увидел счастье, мгновенно сменившееся испугом.

Она быстро спрятала стеклышко в кулаке, будто это было какое-то немыслимое сокровище, которое я, беспринципный злодей, намереваюсь отнять. Но наказание за стяжательство не заставило себя ждать. Она ойкнула и обратила на меня полные боли и страдания глаза. Из-под пальцев на так и не разжатом кулачке засочилась кровь.

— Ты порезалась? — спросил я. — Покажи. Не бойся, я не стану отнимать твое сокровище.

Все еще подозревая меня в самом страшном, она протянула мне руку, осторожно разжала пальцы и показала ладошку.

Цветную стекляшку, как и обещал, не тронул, но кровь остановил и запустил процесс активной регенерации тканей.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я.

— Прости, что убежала…

— А почему ты убежала?

— Я испугалась… Не хочу умирать.

Подавив в себе первичный импульс, норовящий её утешить, просто бросил:

— Смирись.

Она кивнула.

— Да, — согласилась она. — Человеческая жизнь очень хрупка и недолговечна, как эта бабочка. Красивая, правда?

Покосившись на большекрылое насекомое, порхающее над прибрежными цветками, согласился:

— Верно, красивая.

— Мир вообще очень красивый, — размеренно проговорила она. — Когда ты вдохнул в меня жизнь, я стала любоваться Солнцем, планетами, звездными системами… Но теперь все совсем другое… В человеческом языке нет слов, чтобы выразить то, что я испытываю. Благоговение, восторг — нет — эти слова жалки, и не могут передать полноту того, что сейчас стоит перед моими глазами. «Красота, великолепие» — это мертвые слова. Все мое естество трепещет, я не просто вижу прекрасную картину, я трогаю её, я дышу в ней — я сама часть этой картины!

Я поднял бровь, но смолчал. Это Эльва, — напомнил я себе, — сплав машины, моей сущности и умершей девочки.

Красные волосы будто засветились, она подняла восторженные глаза на заходящее светило и счастливо улыбнулась.

— Это закат, да? Звезда заходит за горизонт и, благодаря дисперсии, человек видит огненное небо. Я никогда такого не видела, — продолжала она, — конечно, рассматривала изображения на электронных носителях, но это несравнимо… Да, я вообще никогда ничего не видела своими глазами, у меня их никогда не было! У меня не было ничего из того, что есть у вас. Тогда почему ты меня осуждаешь за то, что я убила прежнюю хозяйку этого тела? Это несправедливо!

Я отвернулся и наконец признался:

— Ты убила моего друга, Эльва.

— Она была плохим другом. Она едва не убила твою жену.

— Как и ты, Эльва. Как и ты…

Она уронила подбородок на грудь. И хотя пламенные волосы скрыли её лицо, я знал, что в её голове проносятся события полугодовой давности. Когда-то она попыталась убить Найту, заманив её в логово демонов.

Целая череда предательств обрушилась на меня с той минуты. Ненавижу предателей. Не могу их простить…

Фрейзер

Фрейзер Спарк поочередно всматривался в десяток мониторов, проецируемых СНИЖем на стальную переборку.

Флагманский корабль, вместе с половиной флота, дрейфовал у планеты Айдахо, пока вторая половина подавляла наземные силы и средства противокосмической обороны. Фрегаты, встав на орбиту, стреляли по гаубицам и укрепленным пунктам системы обороны; космические истребители сражались с врагом в верхних слоях атмосферы, а транспортники на полном ходу сбрасывали на планету тысячи десантных челноков.

Космический бой прошел без сучка и задоринки, Айдахо встретил шестой флот СНС лишь полусотней кораблей, которых и кораблями было стыдно назвать — гнилой металлолом, летающий хлам — образцы кораблей устаревшие еще сотню лет назад.

Фрейзера немного обеспокоил такой скупой на участников прием, но логика врага была вполне очевидной. Великие, наплевав на свою Империю, стянули все силы к столице. Но это им не поможет — защитникам Аливрии суждено пасть.

В течение десяти минут вражеский флот был распылен, еще через столько же была разбита орбитальная оборона, после чего начался захват планеты.

В данный момент, ни от Фрейзера, ни от повелителя фактически ничего не зависело. Даже контр-адмирал Вальзенский стоял на капитанском мостике без дела: всему командованию космических войск оставалось только наблюдать за действиями армейских генералов. Нет, конечно, повелитель мог вмешаться и изменить их тактические схемы, но он был не так глуп, чтобы в этой сфере считать себя грамотней профессионалов.

Вместо этого Цельсий придумал себе новое развлечение.

Системы телеметрической связи позволяли получать полную информацию о ходе ведения боя на поверхности планеты. При желании можно было подключиться к визору любого десантирующегося солдата или получить картинку с борта штурмового катера, уничтожающего зенитные батареи. Но, уверенный в абсолютном превосходстве своей четырехмиллионной армии, Цельсий не следил за ходом штурма и не вслушивался в переговоры бригадных генералов — все его внимание было приковано лишь к одной фигуре.

Двадцать мониторов транслировали её со всех сторон. Это был рядовой десантник, одетый не в пример другим, ни в массивный боевой доспех цвета свежепролитой крови, а в легкий полимерный экзоскелет. И хотя знаки отличия и окрас доспеха был таким, как у прочих, отличался он как Аливрия от Айдахо.

Шлема не было вовсе. И любой свидетель мгновенно, но по порядку понимал сразу три вещи: десантник был женщиной, прекрасной женщиной, экзотической женщиной. Её враги и союзники считали эту редкую красавицу особой, излишне балующейся пластической и генной хирургией. Её красота была совершенна и оттого неестественна, а выбивающиеся из-под воздушных локонов ушки остроконечны и неправдоподобно длинны.

Вместо нормального оружия, заряженного лоу-антиматерией или обедненным ураном, в её руках был большой двуручный меч, но самое главное: ни о каком понятии тактики и чувства товарищеского плеча она не имела ни малейшего представления.