Владислав Морозов - Медаль за город Вашингтон

– Рядовой Зиновьев! – доложил штрафник.

– Чем заняты, рядовой?

– Перекур, товарищ майор.

– С какой стати?

– А я уже переоделся, и мне старший сержант Хамретдинов разрешил перекурить. Вы, товарищ майор, сами-то некурящий, и вам не понять. Меня еще моя вторая заставляла бросить эту, как она выражалась, «поганую привычку», но так и не дожала. А потом я, бывалоча, навоз и всякую дрянную солому курил и такого хорошего табака, как здесь, сто лет не видел…

– Ну-ну, не лучшим образом вы службу с чистого листа начинаете, – констатировал я, мысленно прикидывая – сразу вздрючить Хамретдинова за падение дисциплины или пока погодить.

Хотя чего это я на него покатил с места в карьер? Служба то, служба се… Ведь, по идее, начало этой самой службы у каждого обычно разное. Например, мое первое знакомство с советской еще армией в крайние годы существования СССР прошло не лучшим образом. В девятом, если не ошибаюсь, классе во время первой приписки в военкомате я оказался в числе восьми человек, которых отвел в сторону от остальных звероподобный прапорщик с вэдэвэшными эмблемами на погонах. Побагровев и без того испитым лицом, он рявкнул нам: – Па-астричься!!

В этот момент я понял, что с Советской Армией у меня как-то не заладится. И, как оказалось – как в воду глядел, поскольку не прошло и трех лет и Страна Советов (да и вообще все вокруг) накрылась медным тазом, и всем казалось, что ничего хуже уже быть не может (зря так думали, оказалось – может)… Хотя мы (те, кого тогда послали стричься) от этого только выиграли, поскольку приписку проходили на следующий день, вместе с каким-то ПТУ. Так мало того, что мы у школы лишний день украли, так еще и от души повеселились. Пэтэушному военруку, толстому, одышливому майору со стройбатовской символикой на плечах кителя было откровенно не до нас, а пэтэушники были те еще приколисты и стремились оборжать буквально все, с чем сталкивались. Например, все эти псевдоумные (а точнее, совсем глупые) военкоматовские «тесты» тех времен (типа «я пью много воды» и прочее). Вопрос: «Мне часто хочется умереть?» Ответ надо дать в письменной форме, либо «да», либо «нет», казалось бы, чего непонятного? Но нет, один хлопчик вдруг тянет руку и спрашивает этого их стройбатовского майора: «Наиль Мустафиевич, а если не часто хочется умереть – мне чего писать?»

Ну и далее в том же духе. Интересно, где все эти случайно собравшиеся в пыльном классе райвоенкомата позднесоветские пацаны теперь? Похоже, дальнейшая жизнь всерьез разделила нас на живых и мертвых. По крайней мере двое из тех семи моих одноклассников точно не дожили даже до сорока пяти…

– Виноват, – сказал Зиновьев буднично и добавил: – Дурак. Исправлюсь.

– С рукой-то чего? – поинтересовался я, кивнув на его покрытую шрамами правую кисть.

– С собачкой познакомился, – ответил Зиновьев, и лицо его как-то сразу помрачнело. – Довольно близко. Из вологодского конвоя собачка. Шаг вправо – шаг влево…

– Ясно, – сказал я, уже поняв, что он на эту тему не очень-то хочет говорить.

В этот момент я услышал за кустами шаги и знакомые голоса.

В нашу сторону явно топали девчонки. И точно, через минуту возле крыльца появились Машка, Светка, Наташка и Кристинка. Все уже облачены вполне по-боевому, в такие же, как у меня, комбезы и берцы тропического образца (Машкины ботинки были кожаные и нестандартного образца, явно местной ручной работы – к гадалке не ходи, где-то сперла, выменяла или выиграла). Кроме того, у Машки Тупиковой верхняя часть комбеза была провокативно спущена и обмотана вокруг талии причудливым узлом, открывая пижонский лифчик из камуфляжной ткани, а на голове наличествовала широкополая камуфлированная панама (точно такие же когда-то, очень давно, носили французские парашютисты во время индокитайской и алжирской войн, интересно, где она этот-то раритет надыбала?), с отогнутыми вверх и соединенными ремешком полями.

Остальные девчонки откровенно уступали ей по части изобретательности в области понтов. Хотя на голове у Светки Пижамкиной была опять-таки совершенно неуставная (хотя какой устав, если мы конспирируемся под наемников?) и откровенно ковбойская шляпа, а Кристинка Дятлова щеголяла в головном уборе в стиле Крокодила Данди из одноименного фильма (даже украшение из зубов какого-то хищника вокруг тульи ее шляпы присутствовало).

А вот Наташка Метельская в камуфляжной бейсболке местного армейского образца откровенно выламывалась из общей картины. Вообще, я с самого начала, сразу по прибытии сюда, почувствовал, что, наверное, зря она с нами напросилась. В далекой и жаркой стране Натаха была явно не в своей тарелке. Не знаю, повлияло ли на ее мировосприятие тяжелое ранение, или почти год чисто штабной работы вдали от пуль и пеших переходов, но на фоне других наших девчонок вид у нее в последнее время был какой-то унылый. От прежнего развеселого душегубства и следа не осталось. Похоже, Машка уже и сама поняла, что напрасно поддалась на ее уговоры. Мы бы в данном случае и без Метельской прекрасно обошлись, а так в перспективе можем нажить себе ряд нехилых проблем, в случае если ее, к примеру, неожиданно переклинит по какому-нибудь поводу…

– Здра жра, тарищ майор! – приветствовала меня Машка.

Стоявший передо мной с непотушенной сигаркой Зиновьев демонстрировал всем своим видом явное замешательство.

– Виделись, – ответил я и добавил: – Давай, командуй, старший лейтенант.

– Рядовой Зиновьев! – рявкнула Машка. – С-сырна! Бегом в расположение подразделения!

Штрафник послушно погасил окурок и скрылся в доме.

Девки вошли следом за ним. Машка гаркнула что-то матерно-неразборчивое, и придурковатая песня разом закончилась. Потом кто-то что-то сказал и заржал, последовал Машкин рык с предложением залепить хлебалушку. В ответ сказали что-то неразборчивое, последовал глухой удар по мягкому и приглушенная ругань, а потом, похоже, началась вполне деловая возня.

Зайдя в дом, я обнаружил сборы в самом разгаре. В обширной прихожей особнячка все облачались в боевую экипировку, натягивали бронежилеты, проверяли снарягу и оружие. Не занят был только Алалыкин, который согнувшись и держась обеими руками за промежность, подпрыгивал посреди холла и приглушенно-полузадушенно ругался матом.

– Да я…. да ты… с-су… да я тебя… л-ля… н-нах… – выл он.

– В чем дело, сержант? – поинтересовался я у него.

– По яйцам-то зачем? – страдальчески провыл Алалыкин, после чего наконец выдохнул и ухромал с глаз моих.

– Ну и зачем по яйцам? – спросил я у возникшей передо мной Тупиковой, которая уже выглядела вполне пристойно и застегивала бронежилет. – Маня, ты чего мне личный состав травмируешь? Да еще перед боевым выходом?