Безбашенный - Арбалетчики в Вест-Индии.

А железо местной эдемской выделки — сталью его назвать у меня язык не поворачивается — пластилин пластилином. Тупится об твёрдое красное дерево, не говоря уж о «железном», моментально, так что хрен его обработаешь местным инструментом, если интересует хоть какая-то вменяемая производительность, а не просто чтоб рабы загребались. Даже хороший карфагенский инструмент на таком материале жало держит хреново, так что без элитного инструмента из дорогой высокоуглеродистой лаконской стали, который мы сюда и привезли, жизнь местных плотников и столяров стала бы сущим мучением. И это надо взять на заметку. Я ведь для чего всем этим интересуюсь? Раз уж принесла меня сюда нелёгкая, оторвав от семьи, ради увеличения поставок табака и коки для тестя, так надо заодно и о дальней перспективе подумать. Элитные ткани и высококлассная стеклянная бижутерия, да лаконский инструмент — это то, без чего не обойтись местным колонистам, и это должно оставаться монополией клана Тарквиниев. И о существенном снижении себестоимости этих столь нужных эдемцам ништяков подумать очень даже стоит — особенно о лаконском инструменте. Почему бы тестю не озаботиться сманиванием к нам пары-тройки лаконских сталеваров и кузнецов-инструментальщиков? Наверняка ведь у себя в Лакедемоне за гроши работают, а львиная доля цены — торговая наценка. Так пусть в Испании — даже не в Карфагене — инструмент свой высококлассный делают, нехрен торгашам-перекупщикам втридорога переплачивать. Это, скажем так, вопрос относительно ближней перспективы, «наркоторговли» нашей трансатлантической касающейся. А есть ведь ещё перспектива и более отдалённая.

Нам промышленность собственную налаживать и развивать предстоит, и не столько добывающую, сколько обрабатывающую, для которой античный мир — поле непаханое. А обрабатывающая промышленность — это не только инструмент, это ещё и оборудование — станки и прочие механизмы. А механизмы — это подшипники. До нормальных подшипников качения — хоть шариковых, хоть роликовых — нам как раком до Луны, и лично я дожить до такой лафы не рассчитываю и даже практически не надеюсь. Нам будут реально доступны только подшипники скольжения — бронзовые для сильно нагруженных узлов и деревянные для второстепенных. Так вот, для деревянных — дерево тоже не всякое годится. Нужно твёрдое, плотное и маслянистое, самосмазывающееся при трении. Как раз таково баснословно дорогое чёрное дерево из Египта, но таково же по свойствам и местное кубинское «железное» дерево — бакаут, кажется, если мне склероз не изменяет. Небольшое, кривое, корявое вроде нашей яблони, крупное чего-нибудь хрен из него сделаешь, но на серьёзную ответственную мелочёвку — в самый раз. Надо будет обязательно прихватить запасец, когда обратно домой собираться будем.

Баба есть баба — всех этих технических нюансов Аришат не понять, и это к лучшему. Не вникая в суть, но по наслышке зная о многом, она в перерывах между постельными занятиями — исключительно дабы значимость свою продемонстрировать — выболтала мне немало подробностей, проясняющих непростые местные расклады. Её отец, политик до мозга костей, да ещё и понимающий технические тонкости мужик, наверное, поостерёгся бы рассказывать мне и половину рассказанного незадачливой дочуркой. Хоть и не собираются Тарквинии душить Эдем своей монополией на привозные ништяки, но мало ли как обстоятельства могут сложиться? В политике ведь важны не намерения, а возможности…

— Ятонбал сбежал из города! — огорошил меня вечером Хренио.

— Мыылять! Вы его что, спугнули?

— Да Фамей этот, чёрт бы его побрал! Вообразил себя великим знатоком следственных дел и припёр Ятонбала к стене — покажи, мол, ему немедленно свою коллекцию дикарского оружия! Представляешь?! Хоть бы посоветовался сперва, идиот!

— Млять, надо ж было втихаря сперва разнюхать!

— Вот именно! Завербовать осведомителя из числа его домашних слуг, да через него всё потихоньку выведать! А этот высокопоставленный остолоп…

— Ясно, — процедил я. Увы, частенько именно таким и бывает высокое начальство. В чём-то весьма неглупое, во многом даже почти гениальное, иначе хрен бы когда в таком гадюшнике наверх пробилось, но у пробившихся и утвердившихся, когда не надо уже ни перед кем лебезить, а лебезят уже перед ними, нередко проклёвывается этот дурной обезьяний гонор, особенно характерный для цивилизаций Востока! А финикийцы, пускай даже чисто географически и западнее некуда — это Восток по менталитету. Мыылять!

Фамей, как объяснил мне мент, мало того, что не провентилировал вопроса аккуратно, не поднимая шума, так ещё и со стражей домой к Ятонбалу заявился — ага, власть свою наглядно продемонстрировать. Видно, утомляет его всё-же общение с нами, представителями того, с кем ссориться нежелательно, тянет попрессовать кого-то, и тут как раз повод наклюнулся. Дуреют от этого высокоранговые обезьяны и соображать перестают. Ведь хоть бы образцы отметившихся в покушениях смертоносных камней с собой прихватил! Тогда, если уверен, что они отсюда, можно слуг к стене припереть, да опознать те каменюки заставить, а так — естественно, вышел пшик. Коллекции у Ятонбала, ясный хрен, не оказалось, но хрен ли толку? Правильно, скоммуниздили. А почему не заявил о краже? А не успел, сам буквально только что пропажу обнаружил. И ежу ясно, что нагло врёт, да только сходу ведь это хрен докажешь, а не доказав — нет и повода для ареста. Грамотного же расследования молодой интриган, само собой, дожидаться не стал…

— Мыылять! Ну, Фамей! Ну дурак, млять! — прорычал я, поскользнувшись на глинистой грязи и едва удержав равновесие, — Аккуратнее, не уроните пулемёт! — я-то налегке иду, даже арбалет с болтами слуга несёт, и то иной раз балансировать приходится, а расчёт полибола тащит свой смонтированный на носилках агрегат. Ну Фамей! Выбрал времечко для войны, орясина!

— Порох! Берегите порох! — вторит мне Васькин, чавкающий грязью рядом с нашими кулевринщиками. Хвала богам, краснозёмную низину войско преодолело по реке, а в предгорьях земля уже глинистая, да каменистая. В краснозёмах — ага, тех самых, плодороднейших и высокоурожайнейших — вообще утонули бы на хрен в грязи. Но и раскисшая от воды глина — тоже подарочек ещё тот. А тут ещё и этот грёбаный дождь, млять!

— Vae! — рявкнул нагребнувшийся таки прямо в лужу Тарх, — Stercus accidit! — этруск настолько привык между занятиями по фехтованию учить нас с Велтуром ещё и латыни — в своём весьма похабном стиле — что и сам с собой иногда на ней же переругивается. Что называется, вошёл в роль, гы-гы!

— Semper in excremento, sole profundum qui variat, — утешил я его. Он эту лужу с говном сравнил, а я ему напомнил, что в этом несовершенном мире мы по жизни в говне, только глубина меняется. Спасибо хоть, не в буквальном смысле — здесь нет ни лошадей, ни волов, ни мулов, ни ишаков, а двуногие носильщики всё-же не ленятся сойти с дороги, когда им приспичит посрать.