Юрий Корчевский - Канонир

— Повесят же али замордуют! Пощади, дяденька!

— А ты что хотела — чтобы я тебя калачом сладким угостил? Сама знала, на что идёшь.

— Ребёнок у меня, кормить надо, а муж о прошлом годе сгинул.

— Ты меня на жалость не бери — ты такая не одна, однако они же не ходят грабить. Вон твои подельники только что двоих молодых ребят жизни лишили, а об их семьях вы подумали?

Я выдернул у неё из пояса штанов гашник, перетянул ей сзади руки.

— Иди, да не вздумай бежать — застрелю.

Я подобрал пистолет с земли и пошёл с пленницей к обозу. Мужики из обоза уже оттащили в сторону дерево.

Один из охранников, кого ударили кистенём, оказался жив. Его только контузило да кровь текла. Я перевязал ему голову. Второй охранник был убит, и купцы решили похоронить его прямо здесь. Лето, жарко — ни домой, ни в Новгород довезти не сможем, смердеть будет.

А струсившего охранника купцы побили да пинком отправили назад в Псков, крича вслед хулу. Пленнице удивились.

— Ты кто же такая?

— Анфиса–разлучница.

— Разлучница‑то почему?

— Купцов с деньгами разлучаю, вот и дали прозвище, — с вызовом ответила девка.

— Ты не гоношись — тебя повесить надобно, а ты характер свой показываешь!

— А что ты мне сделаешь?

— Вот сейчас все тебя снасильничаем, разденем да связанную в муравьиную кучу бросим — посмотрим, как запоёшь!

Девка побледнела — видимо, такое в голову ей не приходило. Она стояла смирно, только ресницами хлопала.

Мы вырыли могилу и схоронили охранника. Один из купцов счёл молитву. Уселись на телеги, тронулись в путь. Связанная разбойница бежала за первой телегой, привязанная к задку телеги верёвкой. Илья спрыгнул со своей телеги и пересел на мою. Лицо его было довольным.

— Молодец, не посрамил семью! Кабы не ты — пограбили бы обоз. Не то что эта падаль, что руки поднял да на колени перед татями упал. Ты теперь единственный в обозе, кто отпор дать может, так что — гляди в оба, на тебя все купцы надеются. Да и завидуют мне, говорят: «Тебе, Илья, зять хороший достался».

Девку мы сдали в первом же большом селе сельскому старосте. Купцы здраво рассудили — чего её кормить до Новгорода, да ещё и стеречь по ночам, чтобы не сбежала?

В Новгороде мы на удивление продали товар быстро, скупили ганзейского товара на обратный путь да соли вычегодской, и вернулись домой.

Славно было дома — Дарья расцвела, пополнела немного и ходила гордо, как пава.

Да только недолго длился покой. Я раздумывал — не посетить ли бочажок в ручье, в котором лежали ценности, отбитые у разбойников, когда вбежала Маша.

— Юрий, к тебе двое господ, видные из себя, видать — иноземцы.

— С чего взяла?

— По–русски говорят смешно и одежда чудная.

— Зови.

Я успел накинуть на себя нарядную однорядку и вышел на крыльцо, к которому подходили и впрямь два иноземца. Коротенькие, чуть ниже колен штанишки, коротенькие же курточки с прорезями на боках и шнуровкой, широкополые шляпы. Лица европейские, бород нет — только усы.

Не дойдя пару шагов до крыльца, незнакомцы сняли шляпы и отвесили замысловатый поклон. Я поклонился в ответ, пригласил гостей в дом.

Мы прошли в трапезную, уселись на лавки. Как водится, поговорили о погоде.

— Мы — посланцы от короля Сигизмунда из Речи Посполитой.

— Слушаю.

— Король занедужил да услышал от родственника — ты знаешь, о ком речь — о мастерстве и искусстве твоём в лекарском деле. Правда ли сие?

— Правда, приходилось мне в Швеции бывать.

Гости переглянулись.

— Мы бы хотели от имени короля пригласить тебя в Краков.

— Нет, господа. Я из Швеции еле ноги унёс, чуть жизни меня не лишили — больше рисковать не хочу.

Посланники попробовали уговаривать, предлагая немалые деньги и гарантии безопасности, но я был непреклонен. С тем они и ушли.

Когда иноземцы ушли, подошёл Илья.

— Чего немцы хотели?

— Да не немцы они — ляхи.

— Мне едино.

— В Краков зазывали, их короля Сигизмунда лечить.

— Чего же отказался, ведь заплатят по–королевски?

— Швецией сыт по горло, едва живым ушёл. Это такая королевская традиция — за добро злом платить. Тайну недуга, вишь, не хотели разглашать. Если и поеду куда, так только не к врагам Руси.

— Кстати — о деньгах. Не истолкуй неправильно, но семья‑то растёт. Повзрослеет сынок — дом побольше нужон, попросторнее да каменный. Неровен час — пожар, в одних портках останемся.

— Не вопрос — деньги есть. Отдельно жить хочешь?

— Типун тебе на язык, не по–русски это. Родня — старые да малые вместе жить должны. Я состарюсь — вы приглядите да очи закроете, когда Бог приберёт, ты в возраст войдёшь — сын у тебя есть, накормит да обиходит. Сам же рассказывал про пожары.

— Убедил, хотя я и сам об этом подумывал. У тебя на примете есть дом?

— В том‑то и дело, что нет. Самим строить надо. В Пскове каменных домов — раз–два и обчёлся. В основном бояре и живут, да и то лишь родовитые. Да и откель столько денег взять?

— О деньгах не тужись, где мастеров каменных умелых найти да камень — вот о чём голова болеть должна.

— Камня пиленого сколь хочешь привезут, хоть из‑под Киева–города, хоть из‑под Москвы, а мошна большая — так даже из‑за морей доставят — хоть из Италии.

— Решено, ищи место удобное, о камне позаботься, коли знаешь, как найти. Деньги — моя забота.

— Неуж так богат?

Я улыбнулся. Того, что у меня при себе было, да со шведскими далерами в придачу почти хватало на дом, а если ещё ценности разбойничьи достать со дна ручья, так и вовсе хорошо получится.

О ценностях тех Илья ещё не знал, так пусть и остаётся в неведении до поры. Наверное, пришло время тайничок потрошить — нечего ему мёртвым капиталом на дне ручья лежать, илом обрастая, пусть доброму делу послужит.

Утром я оседлал коня и отправился искать ручей. Просто ехал по берегу и высматривал, когда дорогу преградит ручей или маленькая речушка. Ага, вроде здесь.

Свернул направо. Конь шёл медленно, а я не погонял. Всё‑таки времени прошло много, надо вспомнить приметы. Похоже — здесь бочажок.

Я привязал коня, разделся донага и сиганул в воду. Ноги сразу ощутили бугры на дне бочажка. Так и есть — мешки. Я нырнул, благо — неглубоко, ухватился за мешок, потянул. Эх, простофиля! Пролежав в воде столько времени, мешок элементарно сгнил и теперь расползся под рукой. Чаши, кубки и прочее серебро вывалилось на дно. Чёрт, не повезло, не догадался мешки с собой взять.

Я ещё раз нырнул. Нашарил руками пару кубков и чашу, поднял и рывком выскочил на берег ручья. Обтёрся полотенцем и оделся. Поднятое со дна сунул за пазуху — одежда пузырём оттопыривалась на груди, но везти ценности было решительно не в чем.

Я добрался до города, оставил коня и чаши в конюшне и — сразу на торг. Это сколько же мешков мне надо? Я уже и не помнил, сколько тогда утопил и сколько теперь лежало на дне. Не до того было, чтобы считать. Возьму десяток, самых прочных — конопляных.