Алан Фостер - Призыв к оружию

– Значит, у вас всё-таки умеют принимать совместные решения? Это несколько приближает вас к народам Назначения, – заметил один из амплитуров. – Правда, мы в отличие от вас никогда не спорим и тем более не ссоримся между собой.

– Мы ценим свою независимость, – заявил гордо Принак. – Ваши союзники, сдаётся мне, и не подозревают о существовании такого понятия.

– В нашем содружестве каждая раса вольна делать то, что посчитает для себя нужным, – заметил Тот-Кто-Решает. – В рамках Назначения, естественно. Ежедневная жизнь имеет множество различных проявлений. Каждая раса, каждая планета живёт по-своему. Ни мы, ни кто-либо другой, никогда не вмешиваемся во внутренние дела наших союзников, в их жизнь, культуру, искусство или традиции. Это связано с нашими нравственными устоями и, на мой взгляд, общепонятно. Мы стремимся ко всё большей взаимной интеграции, это надо признать. Но, во-первых, сугубо добровольно, а во-вторых, это не идёт в ущерб собственного самостоятельного развития. Мы друзья между собой. У нас нет хозяев, нет рабов, как вы это описали.

– Всё это не для моего народа. И, насколько я понимаю, не для других народов, которые являются членами Узора.

– Разве вы не понимаете, – продолжал уставший уже амплитур, – что вся эта дискуссия, весь этот разговор, как две капли воды, похож на те разговоры, которые велись в этом зале уже великое множество раз в прошлом? Всё то же самое. Ничего нового.

– И что же?

– Вам это может не понравиться, вы можете даже не поверить, но я говорю вам: результат всегда один.

– Может, на этот раз будет другой.

– Нет. Другим он просто не может быть. – Тот-Кто-Решает подался вперёд на своих коротеньких, пухлых ножках. – Либо всё произойдёт быстро, либо займёт продолжительное время, но исход уже предрешён заранее. Назначение – это Назначение. И так было на протяжении сотен лет, тысяч лет. Перемены принципиально невозможны.

– И несмотря на всё то, что я говорил вам, вы до сих пор сохранили желание помочь мне отремонтировать корабль и отпустить со всей командой домой?

– Разве ещё никем не отмечалось, что мы никогда не лжём? Вы будете посланцем, на вас будет возложена миссия, которую вы, если захотите, можете не исполнить, но мы даём вам эту возможность. Будет ужасно, если в общении с вами опять придётся прибегать к силе. Столько бессмысленных жертв! Эти бои с упрямыми сспари… Столько убитых! К счастью, большинству ваших кораблей удалось благополучно исчезнуть.

– И это очень удивило вас? – Пленник и не пытался скрывать свою насмешку и удовлетворение.

– Это нас не удивило, а обрадовало! В мире существуют миллионы заселённых планет. На тысячах из них торжествует разум, цивилизация. Но нам невыразимо жаль, когда погибает хоть один разумный. Одна-единственная смерть обедняет идею Назначения.

– Вы – очень странная компания, – закусив верхнюю губу, задумчиво проговорил пленник. – Если бы не ваш фанатизм, с вами ещё можно было бы поговорить.

– Мы не фанатики, а просто – разумные, преданные идее. Конечно, вы и это можете заклеймить фанатизмом. Будете бесконечно выдвигать в защиту этого свои аргументы, а мы будем бесконечно возражать. Это ни к чему не приведёт. Да, мы преданы идее. Вы нам нравитесь. Мы уже полюбили вас за вашу открытость, честность, смелость.

– Не надо меня любить. Мне так будет спокойнее.

– Нет, уж на этом позвольте нам настаивать, – мягко возразил Тот-Кто-Решает. Его щуп взвился вверх, а пальцы сошлись в одну линию. Пленник не понял этого знака. – Возвращайтесь на свой корабль, к своим соотечественникам, к своим союзникам. Расскажите им о том, что здесь видели. Вас снабдят всей информацией, которая только сможет влезть в ваши картотеки. А вот как с ней поступить – ваше дело. Мы можем только просить вас о том, чтобы вы не извращали ничего. Пусть там у вас получат возможность судить о нас так же свободно, как вы судите. Хотите, передайте всю информацию у себя в Узоре, а хотите: уничтожьте. Но не правьте. Контролировать вас мы не сможем и никак воздействовать на ваш выбор тоже не в силах. Да, мы умеем внушать. Но только на ограниченном расстоянии.

– Как мне быть в этом уверенным? Откуда я знаю, что вы действительно не сможете воздействовать на меня и мою команду в космосе?

– Если бы мы задумали причинить вам вред, попытаться «контролировать» вас, – заметил Быстрый Производитель, – зачем бы мы стали обманывать вас тогда и говорить добрые вещи? Мы бы просто сделали это!

– Не знаю… – Принак шумно выдохнул и присвистнул. – Я не философ. Всего лишь командир небольшого корабля.

– Тогда и не берите на себя ответственность за принятие слишком серьёзных решений и вынесение слишком серьёзных оценок. Дайте и другим рассмотреть, проанализировать, решить. А вы отвечайте только за себя. И в этом можете быть, – хотя амплитур и выражался мысленно, пленник уловил в его сигнале тень насмешки, – совершенно независимым.

– Я признаю, что не в состоянии понять вас, – сказал Принак и двинулся в сторону выхода. Никто его не остановил. – Но могу сказать со всей определённостью: мой народ не будет шестерить ни на вас, ни на ваше Назначение. Никогда.

Тот-Кто-Решает дал знак охраннику-молитару посторониться и пропустить пленника. А на прощанье сказал:

– «Никогда» – это понятие, которое воспринимается нами, на мой взгляд, гораздо более чётко, чем вами.

Чичунту был величественно красивым миром, элегантным и утончённым, как и его обитатели. В физиологическом отношении вейсы были орниторпами, то есть напоминали высоких и спокойных птиц. В них всё было благородно: и внешность, и манеры. Редко когда они приходили в волнение, во всяком случае их вряд ли кто-нибудь видел в этом состоянии. Независимо от окружающей обстановки они всегда чувствовали себя комфортно. Их главной отличительной особенностью было умение держать себя в руках. Размышляя об этом, Кальдак справедливо отметил про себя, что именно этого-то качества и недостаёт его соотечественникам, массудам. Одежда на вейсах всегда была безукоризненно чистой, а передвигались они с грацией профессиональных танцовщиков. В разговоре им свойственно было проявлять исключительную корректность и подчёркнутую вежливость. И при этом они ещё умудрялись не выглядеть приторно-слащавыми. Общество вейсов было, пожалуй, наиболее развитым во всём Узоре. В каждом движении их, жесте, флекции содержалось совершенно умопомрачительное количество смысловых уровней, разобраться в которых было под силу разве что только их соплеменникам. По сравнению с их сложным языком и культурой, языки и культура остальных рас Узора выглядели примитивными, почти детскими.

Вейсы были также прирождёнными имитаторами и подражателями. В сочетании с интеллектом это делало их непревзойдёнными лингвистами. Благодаря всему этому на планетах, населённых вейсами, частенько размещали учреждения регионального командования, не обращая внимания на театральные признаки возмущения и протесты со стороны потеснённых жителей. В ответ небезосновательно заявлялось, что нахождение в эпицентре высочайшей культуры вейсов будет оказывать самый благотворный эффект на представителей менее утончённых рас – членов Узора. Своим гостям вейсы будут передавать свою вежливость, корректность и богатейший опыт мирного общения с ближними. Действительно, каждый разумный с этой планеты жил в постоянном страхе как-нибудь нечаянно обидеть своего соседа. Впрочем, на планете Чичунту споры между представителями разных рас во время общения вскоре стали заметно затухать. Дело в том, что переводчиками в разговорах выступали вейсы. Бесполезно было выкрикивать оскорбления или просто обидные слова в адрес собеседника, ибо в интерпретации посредника-лингвиста всё получалось очень красиво и мягко. Вскоре все поняли, что твой вопрос или, наоборот, ответ, – каким бы резким тоном ни был произнесён, – переведётся автоматически вежливо и округло и не достигнет цели. Вейсы в данном случае походили на нечто вроде пухлой подушки, которая не только приглушает удар, но и вовсе поглощает его. Под конец собеседники уразумели, что правда за переводчиками, и назревавшие в разговоре неприятности стали рассасываться как-то сами собой. Порой даже без участия безупречно галантного переводчика. Центр регионального командования выглядел несколько нелепо в таком месте, как Чичунту. На Массудае, к примеру, его построили бы далеко-далеко от ближайшего городского конгломерата или похоронили бы среди острых скал гранитных гор, чтобы никому не мозолил глаза своими неэстетичными, но функциональными формами. Вейсы же настояли на том, чтобы он был возведён в пределах главного столичного парка, а потом ещё украсили его дополнительными фонтанами и искусственно выращенным ландшафтом. Если уж честно, то весь этот мир можно было назвать сплошным и заповедным парком. Кальдаку это не особенно-то нравилось. Слишком много зелёных изгородей, слишком густо посажены деревья. Он бы предпочёл открытые и широкие пространства, как дома, где деревья либо росли мелкими группами, либо образовывали леса в строго отведённых для этого местах. Либо, наконец, находились далеко друг от друга, возвышаясь над землёй, как часовые. Там массуду было где повернуться, там он мог двигаться, как и его далёкие предки – огромными шагами или прыжками, в полную силу используя свои длинные поджарые ноги. Теперь уже не нужно было делать это для того, чтобы догнать убегавшую дичь. Быстрое передвижение приобрело более почётное, эстетическое значение.