Алексей Штейн - Ландскнехт. Часть вторая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Грудь в крестах.

Колонна приближалась, слышен стал перестук подков по дороге — хоть и не мощеная, но земля сухая, утоптанная, звук дает сильный. Тускло поблескивает что‑то из амуниции — не сильно запылились, недалеко шли, значит. Интересное дело…

— Что делать будем, командир — несколько озадаченно спросил Эрри — на батарею?

— Погоди… может и обойдется, не наше же это дело — Балу был озадачен, и нервно грыз трубку — стоим пока тут, ждем. Если что — пойдем на батарею, успеем.

Колонна дошла до ворот, встала, упершись в них, передние всадники сгрудились, толкаясь на мостике, наседая бестолково вперед. Даже сюда долетела ругань. Да, армейская колонна — вещь в себе. Хорошо хоть эти не на машинах…

— О, смотри, побежал… Сейчас пока начальство разбудят, пока решат… не успеть нам с горном выйти, Бало — расстроенно протянул Эрри — Пока провозятся — никак не выйти…

И вправду — от первого воротного бастиона, побежал, бухая башмаками по брусчатке, солдатик с винтовкой, даже отсюда видно, что сонный донельзя. Подсменка послали оповестить начальство о таком казусе, как явившаяся с ранья конная сотня. Да уж. Пока этот чудище сонное изложит дежурному офицеру (если тот еще трезвый и не спит?), пока тот начальство добудится, пока они будут из этого сонного солдатика пытаться выбить подробности, отправят обратно или сами пойдут… Тут не то что перекурить — позавтракать можно успеть.

— Ничего — словно подтверждая мои мысли, прогудел Балу, выколачивая и убирая в чехол трубочку — сейчас чуть подождем, а там про нас поди и не вспомнят, спокойно уйдем. Ничего, обойдутся сегодня и без меня до обеда.

Неожиданно из арки бастиона во внутренний двор хлынул поток кавалеристов. Сначала несколько десятков, около взвода — прямо к нашей батарее, потом еще столько же — понеслось в нашу сторону, судя по всему — ко второй батарее. И скачут быстро, вон первые уже на пандус въезжают прямо…

— …Это… что ж они… — озадаченно спросил Балу, и словно в ответ ему грохнул выстрел, потом еще, и на нашей батарее началась стрельба. И почти сразу же в цитадели горн начал играть боевую тревогу. Балу захлопал себя по бедру, глянул недоуменно — ну, да, он в этот раз и пистолет с собой брать не стал. Наконец он изрек, как и положено в армии в такие моменты — очевидное и бесполезное — Это измена! Враги! К бою!

— Сходили, мать их так, в увольнение… вот и верь после такого людям — пробурчал я. И уточнил, хотя и обратно же, довольно глупо — Что делать, командир?

— Вперед! На вторую батарею! — взревел Балу — К орудиям!

И мы кинулись вниз. Хотя уже на бегу я понял, что идея дурацкая — кавалеристы уже доскакали и лезли по лестнице наверх — пандус у второй батареи был с другой стороны. Не успеем. Там часовые наверху, двое, но они будут оборонять пушки… да и как, против взвода? Артиллеристы в казарме, считай, как в западне — оружия — четыре револьвера у командиров орудий… А нам что делать — бежать на взвод диверсантов с голыми руками? Даже черенков от лопат нету, позорище прям! Зато форма парадная…

Соскочили с лестницы прямо во двор, и молодняк рванул впереди нас напрямик по брусчатке. Мы за ними, но не пробежали и десяти шагов, как над парапетом батареи появилось несколько фигур.

— Ложись! В сток! — Заорал Балу.

Но было уже поздно — грохнули револьверные выстрелы. Бежавшие впереди новобранцы завалились — хорошо так завалились, видал я такого — когда человек падает еще, а уже готов. То, что называется, наповал. Наверное, все в них целили, как в наиболее опасных. Нас это только и спасло. Дистанция тут шагов восемьдесят, самовзводом палить толку мало, а взвести курки все ж время надо — успели мы с Балу развернуться и добежав в три прыжка, шлепнуться в водосточную канавку. Неглубокую, пологую, но из‑за того, что тут везде перепады уровня и всякие склоны — откосы — нас не достанешь.

А Эрри не успел, его вторым залпом срезали прямо на бровке — так и упал, ахнув громко, вывернулся на спину, руки к груди прижимая, да и замер. Стало как‑то тихо, только из воротного бастиона доносилась глухая стрельба. Да уж, началось в колхозе утро, нечего сказать. Сходили за хлебушком.

— Дальше как? Тут лежать… нехорошо — Изрек я очевидное. Балу засопел, потом ответил:

— Давай ползком вдоль — и там к каземату, там проскочить всего чуть по открытому… — Балу, произнес это, быстро пополз вдоль бровки. А я за ним — а что еще оставалось? Проползли, нещадно пачкая нагрудники… да и чорт бы с ними… и вместе, 'на счет два', рванулись ко входу в бастион. Успели. Вслед не стрелял никто. И тут же едва не напоролись на штыки — ну, ясное дело, в бастионе есть караул, вот они уже и реагируют, как могут. Хорошо хоть, видели, как мы ползли, не пристрелили, приняв за врагов. Балу тут же, благо погоны всем видно было, потребовал старшего. Прибежал сверху усатый сержант, и даже обрадовался, увидев старшего по званию. Сияя, доложил что 'Солдаты рассредоточились, держат подступы к бастиону — снаружи, снутре по двору, и сбоков по валам — никто не пройдет!' И совсем уж неприлично светясь, осведомился — 'Какие будут приказания, вашбродь?' Ну, ясное дело — в таких раскладах — главное ответственность свалить с себя. Хорошо если бы на подчиненных, но еще лучше — если на начальство. Впрочем, Балу так свирепо на него глянул, что тот сияние поумерил малость.

— Так, братцы, слушай! — прокашлявшись, загудел Балу. — Напали на крепость. Враги… или бунтовщики… непонятно. В наших мундирах потому как — то ли переодетые, то ли полк взбунтовался. Оттого так. Слушай мою команду! По всем, кто в нашем драгунском мундире — бей без жалости! Нету у нас в крепости драгун, кто в драгунском — с ними пришел! Так вот, пока нет других приказов от офицеров — форт оборонять! Картечницу волоки на внутреннюю сторону, бей по первой и второй батареям… только пушки не порть… А мне ты, братец, дай‑ка свой револьвер… и со мной троих солдат да! Что?! То‑то же… Мы на вторую потерной пойдем… гранат им дай! Все, давай, быстро все, мы вниз пойдем…Пошли, Йохан!

Ишь ты, 'пошли'. Сам то хоть револьвер взял. А мне чего? С пустыми лапами идти? Нехорошо… Мы спускались с поворотами все ниже, и уперлись в железную дверь, у которой нас и нагнали трое перепуганных солдатиков. Открыли дверь, зажгли взятый из ниши рядом с нею фонарь, и двинулись. Балу пыхтел впереди, светя фонарем, за ним, боязливо поводя по сторонам длинными винтовками, да еще и со штыками, шли пехотинцы. Естественно, вскоре один из них царапнул стену, потом второй, потом они столкнулись штыками, издав отнюдь не мелодичный звяк. Балу выругался, а я, обнаглев, шепотом приказал солдатикам отомкнуть штыки. Впрочем, Балу, громко сопя, тут же подтвердил мое самоуправство. В процессе отмыкания один солдатик уронил‑таки штык, хорошо хоть — на полу потерны было полно какой‑то дряни типа высохшей тины — и штык не зазвенел особо. Обругав солдатика, я тут же подрезал холодное оружие, обещав 'потом отдать'. Ну а то, в самом‑то деле — так хоть руки чем‑то заняты…