Александр Шакилов - Мы - сталкеры. Загадки Зоны (сборник)

«Подожди-ка», – подумал Нико, и в мыслях его проскользнула радость, и только сейчас Дым понял, как ему повезло с проводником. Человек на его месте давно бросил бы полуживого попутчика и спасался бы сам, кукловод же – мутант, нелюдь – из шкуры выпрыгивает, чтобы помочь.

Дым привалился к сосне, обняв ствол, проводил взглядом двоящийся силуэт кукловода, и тут в кустах, куда он направился, что-то зарычало, захрустели ветви, донеслось сипение, и из-за кусов выбрались два карлика, похожих на домовенка Кузю, только со свирепыми лицами и тонкими клыками, торчащими из приоткрытых ртов. Мутанты, похрюкивая, принялись бегать по поляне, ломать ветви, а потом бросились в разные стороны. «Следы путают», – догадался Дым.

Нико довольно бодро подошел к нему и кивнул вперед:

«На некоторое время это сталкеров задержит. Доберемся к Доктору, а там будем думать, что делать дальше».

В камере было душно.

Когда Аню везли сюда, в тюрьму, как выяснилось, ей было так плохо, что ни повлиять на события, ни понять, что происходит, она не могла. Тупо покорилась судьбе, и даже про Димку вспоминала только между приступами рвоты.

Потом был сортировочный пункт.

Больше всего он напоминал концлагерь. Аню, все еще слабую и больную после яда (а в том, что Наган и Капуста отравили их с Димой, Аня не сомневалась, но понять, за что, не могла – мысли ворочались тяжелые, мутные), заставили раздеться догола. Было сумрачное летнее утро, туманное и прохладное. Пахло травой, раздавленной зеленью, близким лесом. И – ржавым железом. Из грузовика ее выгрузили на плацу перед бараком с плоской крышей. Голая, дрожащая, Аня успела заметить забор по периметру, вышки часовых, колючую проволоку поверху… барак, скорее похожий на ангар, на территории был не один, но конвоир, подталкивая дулом автомата в спину, указал направление. Спотыкаясь, еле держась на ногах, Аня прошла к ближайшему бараку.

Унизительная процедура личного досмотра, холодные пальцы проверяющей. В какой-то момент сознание Ани отключилось: происходящее отодвинулось, будто не могло с ней этого происходить. И в самом деле, ну как армейский офицер может попасть в тюрьму без суда и предъявления обвинений?

Что она не в тюрьме, Аня заподозрила чуть позже.

Наверное, сообразила бы раньше, но о процедуре знала только из фильмов и книг, да и мыслительные способности после отравления были так себе.

После осмотра ее, все еще голую, втолкнули в душевую – осклизлый кафельный пол, решетка слива, три стены, черные от плесени. Аня недоуменно закрутила головой в поисках крана и лейки, и за спиной у нее захлопнулась решетка.

Чувствуя себя отвратительно тормознутой, Аня подбрела к решетке, чтобы определиться, что происходит, но мальчишка в черном костюме охранника без знаков отличия велел ей отойти к дальней стене и развернуться спиной.

Аня послушалась и сама себе удивилась.

Всю жизнь она училась контролировать свой темперамент. Казавшаяся такой спокойной, выдержанной и хладнокровной (снайпер все-таки, боевик), Аня-Змея на самом деле обладала очень быстрыми реакциями и крайне независимым характером. Даже армейская дисциплина не приучила ее беспрекословно повиноваться приказам.

А тут – будто отключили привычную Аню и включили другую, забитую и покорную.

Она встала спиной к решетке, уперлась, слушая команду, в стену руками.

В спину ударила струя обжигающе-холодной воды. Аня взвизгнула, попробовала увернуться, но струя снова настигла ее, сдирая кожу. Такое ощущение, что засунули в пескоструйную машину. Аня уворачивалась, прикрывала чувствительную грудь и живот, и при этом не могла даже разозлиться.

И не могла испугаться своего состояния.

«Мне же должно быть жутко, – убеждала себя Аня, дрожа на кафельном полу душевой, – и от того, что происходит, и от того, что эмоций нет. И способности соображать нет. Давай, Змея, давай, думай, соображай, а то сдохнешь тут. Никто тебе, кроме тебя самой, не поможет. Димка помог бы, но он – неизвестно где, может, за стенкой».

Холодная вода, кажется, постепенно выбивала дурь.

Когда Аню выволокли из душевой и сунули ветхое, колючее полотенце, она уже почти могла думать. И только страха по-прежнему не испытывала. Если бы хотели убить – убили бы сразу, доза дряни в «винишке», которым Наган с Капустой, сволочи, угостили, была бы больше. Почему они так сделали? А по приказу, скорее всего. Приказали – и отравили. У Нагана отродясь совести не было, у Капусты, продажной суки, тем более.

В аналитики, хотя и приписала себе эту профессию, Анна никогда не рвалась.

И ее куда больше интересовал вопрос, что будет дальше, чем вопрос, почему так получилось. Толку переживать о произошедшем?

Ей выдали ночную рубашку, ситцевую, застиранную, со слишком широким воротом, который приходилось придерживать, чтобы грудь не вываливалась, и вообще – не по размеру. Ночнушка предназначалась для женщины на голову ниже и в три раза толще… Дали и халат, байковый, серый, безразмерный. Аня замоталась в него так, что полы зашли за спину и перевязала веревочкой, заменяющей пояс. Полы едва прикрывали колени, а рукава оказались длинны, и Аня их закатала. Наряд дополнили шлепки.

Длинным, лишенным окон коридором Аню под конвоем привели к безликой железной двери и втолкнули в камеру.

Здесь тоже не было окон, лишь тусклая, ватт на сорок, лампочка без абажура освещала скудную обстановку комнатки. Десять квадратных метров, две койки – без белья, матрасы обшиты скользким коричневым дерматином, подушек нет, в ногах – скатанное шерстяное одеяло – толчок без сидушки в углу. Умывальник – крохотный, как в поезде. На одной из кроватей сидела, сложив руки на коленях, тощая женщина с обритой налысо головой.

Аня машинально коснулась своих волос.

Женщина, кажется, не замечала ее, смотрела перед собой и покачивалась из стороны в сторону в такт дыханию.

И вот тут Аню накрыло волной ужаса. Психушка. Ее заперли в дурке!

Она кинулась к двери и замолотила по ней кулаками:

– Выпустите! Я хочу поговорить с врачом! Выпустите меня!

Она надеялась хоть на какой-то ответ, но его не последовало. Болели разбитые руки. Аня сползла по двери, скорчилась на полу и зарыдала. Она не боялась войны, не боялась смерти, к тюремному заключению относилась без ужаса, но психушка… Так вот почему не было эмоций, вот откуда заторможенность – Аню накачали. И теперь она останется здесь до конца жизни. Будет глотать таблетки, улыбаться и пускать слюни. Лучше уж сдохнуть!

– Выпустите, суки! – заорала Аня.

– Помолчи.

Аня обернулась рывком – она успела забыть про безучастную соседку. Позу женщина не переменила, только смотрела теперь не перед собой, а на Аню.