Александр Шакилов - Мы - сталкеры. Загадки Зоны (сборник)

А в Зоне шел две тысячи семнадцатый год. Может быть, последний год Мира Живых…

Похоронив Шофера в корпусе полигона К-II (Ахмада не смогли даже собрать), отряд перебрался в Бункер, расположился на отдых, стал латать экипировку, снарягу и «трехсотых».

Знания и лекарства Дока, лечебные свойства двух «янтарей» и общий позитив достижения цели, победы над сильным врагом и встречи с командиром – все это улучшило настроение и способствовало скорейшему выздоровлению раненых. А уж сколько было объятий, поцелуев, восклицаний и рассказов! Тепло и радостно приняли друг друга Истребитель и бойцы сводного отряда, взахлеб повествуя о событиях прошедшего года. Даже Орк прослезился, утирая влагу со смуглой небритой щеки и изредка трогая командира, будто, не веря, что он жив и реален.

Пока Роман, насытившийся пайком и напившийся водой прибывшей группы, занимался сборкой установки из деталей, доставленных отрядом, остальные, сгрудившись, делились впечатлениями и, забыв про субординацию, обнимали майора, тискали и от избытка чувств часто перебивали его. Короче, сопли, слезы, слюни и чепчики вверх!

Взгрустнули и замолчали, когда Никита поведал о Рогожине. Честно сознался, что сам застрелил того, кем стал ушедший из Бункера отчаявшийся полковник, не выдержавший голода и жажды. Радиация сделала свое дело, а Топорков – то, что исполнил бы любой на его месте. Было больно и тяжело осознавать это, еще хуже – понимать, что испытал и перенес в одиночестве Рогожин. Холод попытался объяснить, почему они не смогли прийти на помощь полковнику, сообщил, как пытались взять приступом АЭС, потеряв связь с Рогожиным, но сектанты оказались сильнее. Да и приказ командира в последней SMS четко запрещал всяческие попытки его освобождения.

Истребитель рассказал, как сам был близок к сумасшествию, обезвоживанию и неминуемой гибели. Да и его нездоровый вид вместе с уже третьей опустошенной фляжкой красноречиво говорил о перенесенных муках и страданиях. Товарищи благодарили командира за стремление помочь отряду, спасение их внезапным вмешательством в исход боя. Когда Никита вкратце рассказал о Черном Сталкере, как тот был прощен и отпущен, некоторые невольно заозирались. Сообщил про его помощь в цеху Станции, после чего бойцы вспомнили, как некто в черном искусно лавировал в темноте корпуса между завалами и аномалиями, между пулями спарки, невероятным образом порхая в метре над землей и отвлекая турель на себя. Метко брошенный им прут покончил с одним из сектантов, которого и видел Никита, схлестнувшись с офицером «Бастиона».

– Думаешь, после всего, что произошло там, на крыше НИИ, год назад, и вообще в Зоне за это время, можно ему доверять? – спросил Холод, приобнимая друга.

– Доверять? Ден, доверять нужно любому человеку, если он человек. Без веры в этой жизни не будет и самой жизни. Когда мы перестаем видеть друг в друге тепло души и крепкое надежное плечо товарища, исчезает и все остальное. А чтобы чувствовать это и беречь, нужно верить в себя, верить в тебя… в него… в нее, – Никита тыкал рукой с булькающей фляжкой в сидевших вокруг него людей, – и никакая сила не должна победить эту веру, эти глаза, души. Мы – команда! Мы – люди. И даже среди всего дерьма Зоны, да простит меня Хозяйка, которое и придумано ею, чтобы сломить человека, его волю, его кредо… среди всего этого мы выжили… выжили и те, кто давно топчет Зону, те, кто верит в настоящую дружбу, ценит ее и всегда готов прийти на помощь. Вы, сталкеры, сохранили человеческий образ! Никто, кроме вас, не знает настоящей цены дружбы, взаимовыручки, боли и жизни. Да, жизни! Вы умеете выживать в условиях, где любой смертный загнулся бы и пал. И при этом оставаться собою, оставаться Человеком. Эх-х… братцы… за вас, ексель-моксель! Спасибо, что вы есть! И спасибо Зоне, что умеет определять, кто есть кто, и учить настоящей мужской дружбе!

Никита поднял флягу на уровень лица, тряхнул ею, как рюмкой за столом, жадно отпил. Корсар, уперев локти в колени напротив майора, благодарно кивнул. Бодайбо полез за водкой, Орк с перебинтованной рукой понимающе помотал головой и глубоко выдохнул. Димон смахнул слезу, сжимая кулак лежащего Баллона, возле которого возился с аптечкой военврач.

Потом снова были разговоры, рассказы, смех, чоканья алюминиевыми кружками с «ОЗОНАвкой». Курили, шутили, делились наболевшим. Спустя час, настало время прощаться. Слово взял Корсар:

– То, что сделали сегодня вы все, включая героизм нашего поэта Семена, непримиримость Ахмада, смелость Шофера, отчаянное прикрытие Баллона и Димки, храбрость всех бойцов без исключения – это не забывается и ценится пуще всех других достоинств и поступков. Мы никогда не забудем тех, кто пал в Зоне, сражаясь бок о бок со сталкерами, искореняя зло и спасая товарищей. Это и Петро Тротил, и полковник Рогожин, и Фотон с Гошей, и Пыть-Ях с Полканом. Канули в неизвестность Подпол и Стас Ubivez, которые помогли нам всем, встречая опасность лицом к лицу. Спасибо вам всем, живым и погибшим! И я лично… хм… мы, сталкеры, клянемся, что доведем начатое вами дело до конца, будем достойно нести звание группировки и помнить заслуги и славу российского спецназа. Простите за пафос, но… – Корсар набрал побольше воздуха в легкие, играя желваками на мужественном лице, – мой респект вам, парни! Живите долго, служите достойно и не забывайте боевых товарищей по Зоне.

Бойцы и сталкеры топтались и громко вздыхали, силясь не пустить нюни и сдержать сентиментальные порывы. Холод, поборов тяжесть в груди, решил чуть развеять печальный момент:

– Ну и чего пригорюнились, братцы? Харэ пучиться и грузиться. Лучше скажите, у кого бумажка туалетная найдется? Хезать хочу, аж ягодки сводит.

Удалась шутка. Ухмылки, улыбки, смешки. Шепот.

– Вон, в углу наждачки лист, – ответил с юмором Зубоскал, – седьмой номер пойдет?

Теперь уже засмеялись все. И даже вечно угрюмый Аперкорт.

Никита хоть и попросил не устраивать долгих проводов и прощаний, но боевые товарищи никак не могли успокоиться, обнимаясь и целуясь. Растроганные скорым расставанием друзья боялись молчать, чтобы не сбить настрой, не ускорить разлуку.

Но этот момент настал.

Каждый ощущал тоску и тяжесть в сердце, разум отказывался принимать неминуемое. Фифа откровенно плакала, по очереди целуя каждого. Спецназовцы тоже обнимались со своими местными друзьями, бросали короткие утешительные реплики, крепко пожимали руки, собираясь возле установки. Теплые, добрые, родные лица: Корсар, Бродяга, Тагил, Бодайбо, Эскимо, Аперкорт, Зубоскал. И Кэп. Он принял решение остаться в Зоне, в «Пепле». Там, на Большой земле, в две тысячи седьмом году его ничто не держало. Грустный Семен Блок, теребящий бородку. Остальные боевые товарищи, и те, кто согласился пойти в этот опасный рейд для спасения офицера и проводов разведчиков.