Александр Шакилов - Пусть умрут наши враги

Глядя на следопыта, Зил чуть не взвыл от отчаяния. Ну ведь просил же оружие, когда в самоходке ехали! Так нет же, генералу жаль было выдать лишний шипомет! Как и чем теперь сынку защищать себя и друзей?! Пятном на коже, будь оно хоть трижды самым лучшим для передачи данных?!

Ларисса убрала руку с плеча Зила и подобралась, ноги ее чуть согнулись в коленях в обратную сторону, что означало: она готова броситься на следопыта. Траст развернулся к врагу лицом, на котором застыло выражение угрюмой свирепости и решимость драться до конца. Хоть леший и понимал, что файер сожжет их всех, и прыгучую Лариссу тоже, раньше, чем они подберутся к следопыту, – удивительно, что этого еще не произошло, – а все же сдаваться не собирался.

– Князь Мор велел мне найти тебя, малыш, – Сыч закашлялся. – Уж очень ему понравилось пятно на твоем предплечье.

– Может, обсудим это позже? Сейчас я и мои друзья немного заняты.

Грохнул очередной залп из пушек. Мерах в двадцати от того места, где все они собрались для приятной дружеской беседы, в воздухе появилась едва заметная дымка. Да это же удушающие споры хлопков! Если подует ветер, то накроет и Зила с друзьями и Сыча.

– Нет, малыш, позже никак, – шляпа чуть качнулась из стороны в сторону. – Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся.

У Зила от его слов морозом пробрало по коже. Весь мир – вся эта бойня с трупами и упавшими звездолетами, с Трастом и Лариссой – как бы перестали существовать, растворились, исчезли без следа. Остались только леший и Сыч, только они – в пустоте, вне времени.

– Послушай меня, малыш. Мору было бы вполне достаточно, чтобы я привез ему твою руку, так что тебя можно и не убивать, а всего лишь аккуратно отрубить… ну, ты понял, укоротить тебя на одну конечность.

– Ну так укороти! Попробуй! – Зилом овладело то самое настроение, которое заставляло и будет заставлять его совершать самые безумные поступки.

Файер на руке Сыча фыркнул черной копотью.

– Я не за этим здесь.

– Просто подошел поздороваться, пожелать хорошего дня?

– Я… я скорблю о содеянном. Я убил твоего отца, и я молю о прощении.

…лезвие секиры вырвалось из веера алых брызг…

…лезвие отделило голову с морщинистым лицом от туловища, сжимающего в мускулистых руках обломок копья…

Зил сжал кулаки.

– Я мог бы сказать тебе, что убил его из добрых побуждений. Да-да, мог бы сказать, что останься он в живых, его подвергли бы суровым пыткам, которые ни один человек не выдержит, его заставили бы предать семью, предать самого себя, а это куда хуже смерти. Но не скажу, потому что это неправда. Я хотел его убить.

В глаза Зилу будто брызнули кровью. Да, теперь он знал, что Лих ему не отец по крови. Но батя Лих навсегда останется для него родным человеком… Нет, не просто родным – настоящим отцом! Так что настало время отомстить за его смерть.

– Я слышал, что ты пообещал своему отцу, перед тем, как он погиб от моей руки.

– Не смей говорить о моей семье! Не смей своим поганым языком…

– Твои сестра и мать живы. Они в Мосе. Мои люди их выследили, но я не сдал твоих родственников Мору. Я мог бы сказать тебе, что поступил так из благородства, но это не так. Просто ждал подходящего момента. Однако все изменилось, я изменился. Там, в Древе Жизни, я стал другим. Я очистился. И найти тебя, рассказать тебе все и попросить прощения – последняя стадия моего очищения.

Кто бы другой на месте Зила не поверил, но Зил сам побывал в Древе, сам прошел очищение, после которого изменился, перестал ненавидеть полукровок, понял, что они такие же люди, как и те, которые себя считают истинными. Так что в искренность следопыта он поверил сразу, как только услышал о том, что побудило Сыча рассказать о своих намерениях. Но понять – еще не значит простить. Как мог леший сказать Сычу, что, мол, он не в обиде за убийство бати Лиха и сожженный хутор?! Как?! Да, Сыч изменился. Да, он теперь совсем другой человек, не то что раньше. Ну и что теперь, поблагодарить его за то, что он передумал рубить Зилу руку?!..

Все эти мысли промчались в голове лешего со скоростью пикирующего из поднебесья ястребка, но сказать все это вслух он не успел, потому что пустота наполнилась криками, взрывами, вонью горелого мяса и перекошенными от страха и отвращения лицами Траста и Лариссы.

Еще бы не перекосило, ведь самоходка, возле которой они стояли, внезапно взвилась в воздух. Ее будто отшвырнули за ненадобностью, словно опустевшую легенькую флягу-тыкву. И сделал это не какой-то там великан из детской сказки, а ком полупрозрачного желе с множеством щупальцев, на концах которых имелись внушительные когти. Эти щупальца то и дело втягивались в ком, как бы рассасывались в нем и вновь образовывались-выдвигались из плоти, необязательно в том же самом месте, где втянулись. То же самое происходило и со ртом: плоть разрывалась, клыки щелкали, наружу выскальзывал длинный раздвоенный язык – и все, рот закрывался и вообще переставал существовать, но вот уже плоть разрывалась полмерой левее, щелкали клыки… Если у кома были глаза и уши, то Зил их не увидел. Как не увидел и ног, но их отсутствие совсем не помешало комку желе двигаться очень-очень быстро: вот он играючи отшвырнул самоходку, под которой прятался, а в следующий миг оказался рядом с Зилом и Сычом.

Выхватив из-за спины секиру и выставив ее перед собой, Сыч попятился. При этом с каждым маленьким шажком с ним происходило нечто странное. Зил мотнул головой, прогоняя наваждение. Не помогло. Отступая, Сыч становился… невидимым! Не то чтобы он исчезал или испарялся как-то, просто на него все трудней и трудней было смотреть, так и хотелось отвернуться, моргнуть, зажмуриться хотя бы, потому что глаза резало, в них будто засыпали песка, глаза слезились и болели.

И монстру с щупальцами то, что происходило с Сычом, не понравилось. Ком как-то весь заерзал, принялся быстро менять форму, становясь то идеально шарообразным, то чуть ли не превращаясь в куб, откатился в сторону, потом вернулся обратно. Он так эффектно появился из засады, – на кого, кстати, он хотел напасть? – а теперь Зилу казалось, что ком растерялся, не знал, что делать.

– Малыш, у меня мало времени. Прости меня, – Сыч продолжал пятиться.

Только он это сказал, как сразу стало легче на него смотреть, глаза перестали слезиться.

Вместо Зила заговорила Ларисса – не жалея глотку, она заорала на монстра:

– Эй ты, колобок с присосками! Чего медлишь?! Ну же, давай, убей его! Убей следопыта! – В отличие от Зила, который почти что простил Сыча, она милосердием не отличалась. – Убей! Убей за то, что он убил моего брата! Убей за то, что взял меня, совсем девчонку, в плен!

Следопыт закашлялся, секира дрогнула в его руках.