Петер Фехервари - Каста огня

— Нас, вроде как, высадят на палубу какого-то линкора типа «Посейдон», — Энсор фыркнул. — То есть на чертовски здоровую лодку. Это, парни, настоящий корабль, из тех, что ходят по морям, а не летают среди звезд. Оттуда мы присоединимся к наступлению на цепь островов под названием «Долороза», что-то типа оплота повстанцев…

— Как долго, полковник? — перебил его Хардин. — Скажите, как долго продолжается эта война?

— Проницательны, как и всегда, капитан Вендрэйк, — Катлер устало потер переносицу. — Как я и говорил, не буду врать. Джентльмены, Империум Человека и Империя Тау сражаются за Федру почти пятьдесят лет.

Наступило долгое молчание, в течение которого бойцы обдумывали услышанное. Затем началось бормотание, за которым последовали беспорядочные выкрики — конфедераты осознали положение. Взрывной треск выстрела из болт-пистолета заставил всех умолкнуть.

— Весьма обязан, Элиас, — полковник благодарно кивнул ветерану, убиравшему оружие в кобуру. Вендрэйк видел, что Катлер собирается с силами, по кусочку очищая от пыли свой потускневший облик живой легенды. Странно, но казалось, что он смотрит им всем прямо в глаза, говоря с каждым солдатом, как со старым, близким товарищем. — Арканцы, я ждал от вас лучшего поведения…

Его прервала внезапно завывшая сирена. Включилось основное освещение, и полковник увидел ангарного старшину, который сигналил ему жестами. Пора было отправляться, но Энсор ещё не закончил.

— Я ожидал самого лучшего! — закричал Катлер, перекрывая шум. — Того, что вы всегда давали мне, того, что вы должны дать мне сейчас. Сделайте это, и я вытащу вас из нынешнего бардака! А теперь вперед, и заставьте Провидение гордиться вами, арканцы!

Полковник знал, что бойцы не ответят ему радостными кличами, и не слишком корил их за это. Но, по крайней мере, конфедераты отправились на десантные суда, и сейчас он не мог просить их о большем.

Имперская разведгруппа обнаружила меня в долине реки Квалаквези, почти в сотне километров от верзантского форпоста на Топазе Долорозы. Капитан «Сизифа» рассказывает, что я страдал от голода и лихорадки, постоянно бредил о святых призраках и нечестивых предателях. Ещё он говорит, что при мне нашли изъеденный личинками обрубок правой руки, разложившийся без надежды на восстановление.

Разумеется, я не бредил, но не упоминаю об этом вслух. Я вынес свою руку из Трясины, потому что не хотел оставлять Федре часть себя, но не признаюсь капитану и в этом. Точно так же он не знает, что мои призраки по-прежнему со мной, хотя я больше не страдаю ни от голода, ни от лихорадки. И уж конечно, не говорю ему, насколько святы эти мертвецы. Капитан ничего в этом не поймет, правду должны знать только мы с тобой.

Вместо этого я рассказал ему о предателях, сбежавших, но обреченных на смерть. Рассказал о падении Верзантских Конкистадоров и вторжении тау на Топаз Долорозы. О том, что шел по следу командующего Приход Зимы, и не должен упустить его сейчас. О том, что я — комиссар, и он должен оказывать мне всяческое содействие.

Взамен этого капитан связался с Ломакс, верховным комиссаром Долорозской кампании и моей непосредственной начальницей. И она, разумеется, отозвала меня на базу «Антигона». Капитан сказал мне, что у Ломакс «возникли некоторые сомнения».

« Авель… », — прошептал глухой голос.

— Авель… — отозвалась она, и имя соскользнуло с губ в Имматериум.

— Скъёлдис? — Белая Ворона, нетерпеливый и рассерженный, призывал покинуть Море Шепотов и вернуться к нему. Среди незрячего народа только он знал её истинное имя. — Скъёлдис, приди в себя, женщина!

« Авель ищет… »

— … ищет Противовес, — закончила она.

Резко открыв глаза, женщина увидела склонившегося над ней Белую Ворону, который яростно хмурил брови. За плечом полковника стоял её вералдур , смотревший на северянку с той особенной остротой, от которой она всегда леденела. Милость по-прежнему висела за спиной воина, но его правая рука лежала на рукояти, и страж мог выхватить топор за один удар сердца.

Пришел мой час? Я отравлена?

Безучастно обратив мысленный взор внутрь себя, женщина изучила тайные охотничьи угодья души. Она внимательно осматривала клокочущие горные ущелья разочарований и переворачивала заостренные камни отчаяния в поисках следов порчи. Северянка не ощутила яда в том, кто называл себя Авелем, но змеи бывали очень ковар…

— Ворон!

Это оскорбление заставило её вернуться в аннату , окутанный тенями лабиринт, который незрячие называли «реальностью». Здесь женщина лежала на холодном мраморном полу, под ледяным светом звезд.

— Успокойся, Белая Ворона, — голос северянки охрип от напряженного творения вюрда. — Во мне нет яда.

Полковник немного расслабился, но его серые, как грозовое облако, глаза по-прежнему всматривались в лицо Скъёлдис.

Мое лицо! Оно открыто звездам!

Чадра исчезла, и женщина осталась беззащитной перед духовными змеями, ждущими среди звезд. Рассмотрев лицо северянки, они смогли бы изменить себя, превратиться в отражение её души и просочиться внутрь. Все инстинкты Скъёлдис кричали, возмущенные подобным насилием, и она потянулась к капюшону, но Белая Ворона сжал ей запястье.

— Кто такой Авель, Семь Преисподних его побери? — требовательно спросил полковник.

До этого Катлер видел лицо женщины только в тусклом свете масляной лампы. Озаренное сиянием звезд, оно вновь поразило конфедерата загадочным сплетением черт. Скъёлдис определенно не соответствовала ни одному из общепринятых стандартов красоты. Её кожа напоминала поблекший пергамент, туго натянутый на слишком узкий череп, из-за чего на лице выделялись острые, будто резные скулы, и оно приобретало то хрупкое выражение, какое бывает у голодающих. Тонкие узоры татуировок, начинаясь у висков, окружали ярко-зеленые глаза северянки и сходились под углом к изгибу бескровных губ.

Заметив, что полковник не отводит от неё взгляда, Скъёлдис вырвала руку и натянула капюшон, скрывая лицо в тени… и от теней.

— Ты поклялся мне, что не прикоснешься к чадре, Белая Ворона, — северянка пристально и осуждающе смотрела на конфедерата, который побледнел от её злобного тона.

— И я держу клятву, — ответил Катлер. — Ты сама её сдернула, женщина.

Изумленно распахнув глаза, она взглянула на вералдура . Гигант кивнул, и в его плоских глазах мелькнула нотка внутренней боли. Скъёлдис поняла, что полковник сказал правду — пока страж дышал, он никому бы не позволил коснуться чадры. Даже Белой Вороне.