Александр Конторович - Реконструктор. Дорога в один конец

Оба его собеседника молчали.

– Подвожу итог. Мы достоверно знаем, что среди вышедших через линию фронта командиров есть вражеский агент. Таковых командиров у нас только двое – лейтенант Малашенко и старшина Красовский. Оба принимали участие в разработке плана нападения. Но если все действия лейтенанта происходили на глазах у большого количества бойцов, что подтверждается их показаниями, то старшина Красовский большую часть времени отсутствовал неизвестно где. Его слова никем подтверждены быть не могут. Мог ли он в это время иметь контакт с немцами? Агентурный контакт, я имею в виду. Мог. Возразите, что и этого никто не видел? – Особист поднял глаза на офицеров. – Соглашусь. Но таковой возможности исключить не могу. Далее. Действия Красовского при отходе тоже не всегда находят свое подтверждение. Боя никто из бойцов не видел, наличие пулемета у старшины труднообъяснимо. Он отсылает через линию фронта рядового бойца – а сам остается в немецком тылу. Почему?

– А вы сами-то, товарищ капитан, как можете все это объяснить? – спросил ротный.

– Немцы вполне могли подстроить своему агенту правдоподобную легенду. Чтобы выставить его героем в наших глазах. Или вы уж настолько их недооцениваете? Напрасно!

Федоткин молча вертел в руках карандаш.

Азаров закрыл свой блокнот, убрал его в полевую сумку. Встал.

– Я уж молчу о том, что старшина не в первый раз оказывается в окружении… Странно это, вы не находите, товарищи? И каждый раз выходит оттуда прямо-таки геройским образом! Может быть, его уже пора к ордену за это представлять?

Оба офицера ничего на это не ответили.

– Я доложил руководству о своих выводах. – Капитан надел фуражку и поправил гимнастерку. – Оно с ними согласилось. Можете спокойно планировать ваши операции и дальше, товарищ майор. Мое участие в деле завершено.

– А… – вскинулся было ротный.

– Старшина Красовский будет арестован и предстанет перед судом военного трибунала. Надеюсь, никаких возражений у вас против этого нет?

Пробуждение мое вышло каким-то непонятным: кто-то немилосердно тряс меня за плечо и пытался разбудить. А я сквозь сон отмахивался от него.

– Встать! – отчего-то по-немецки.

Не раскрывая глаз, на том же языке посылаю будильщика в далекое пешее путешествие. В ответ меня попросту трескают по спине.

Ну, сейчас у меня этот товарищ огребет! Рывком сажусь на койке и продираю глаза.

Здрасьте, приплыли!

Незнакомый лейтенант и два бойца. Так это я их матерно послал? Утешает только то, что по-немецки. Авось народ не понял и не обиделся.

– Старшина Красовский? – недружелюбно спрашивает меня офицер.

Ну, точно, он знает немецкий язык. То-то и смотрит на меня волком. Ну, извини, мужик: спросонья-то кого хочешь послать можно, пусть даже и самого Верховного. Это ж сон, там чего только не бывает.

– Я, товарищ лейтенант. Я Красовский.

– Документы ваши разрешите.

– Нет ничего, товарищ лейтенант: у старшины документы мои, не получил еще. Порядок же такой: кто в поиск уходит, документы и награды старшине сдай. Никаких личных вещей иметь с собой не положено. А я ночью вернулся, вот и не стали его будить.

– Ваше оружие?

Киваю головой вбок. Один из бойцов уже держит в руках ремень с пистолетной кобурой.

– У него. Винтовка в углу стоит.

– Не стоит уже. Одевайтесь, Красовский, пойдете с нами.

– Это с какого такого горя, товарищ лейтенант? Час с небольшим как лежу, только-только разоспался!

– Вы арестованы, Красовский. Рекомендую вести себя правильно.

Вот это здрасьте, пожаловали! Это с какого ж бодуна меня арестовали-то?! Я что, реально Верховного во сне матерно послал? Не похоже, чтобы лейтенант шутил. Только сейчас я замечаю, что он сам и оба бойца, его сопровождающих, насквозь мне люди незнакомые. Не встречал я их, а вроде многих в дивизии знаю.

Но делать нечего. «Когда прокурор говорит «Садитесь!» – как-то неудобно стоять». По-моему, так говорили в каком-то фильме. Или в книге. Сейчас уже и не помню.

Встаю, одеваюсь и по привычке тяну руку за ремнем. А его-то и нет.

Проходя по деревне, ловлю на себе удивленные взгляды бойцов. Морда моя им достаточно хорошо знакома, и узреть меня в таком вот сопровождении для многих удивительно.

Идти оказалось относительно далеко. Никакого транспорта для доставки арестованного никто, разумеется, не выделил, и в Особый отдел мы пришли уже ближе к полудню. Задавать вопросы своим конвоирам я не стал, прекрасно понимая, что никаких ответов не дождусь. Да и не знают они ничего, скорее всего. По прибытии на место меня суют в какой-то сарай, на окнах которого наскоро присобачены ржавые решетки. Именно что присобачены. Иначе назвать сей шедевр строительной мысли просто язык не поворачивается. Ладно, хотя бы посплю. Охапка сена есть, шинель с собой.

Но вот как раз поспать-то мне и не дали. Стоило только задремать, как в дверь кто-то стукнул. Вскакиваю на ноги как раз для того, чтобы узреть на пороге двоих очередных конвоиров.

– Красовский! На выход.

Идти на этот раз оказалось совсем близко. Буквально несколько шагов. У дверей дома стоит часовой, который, посторонившись, пропускает нашу процессию внутрь. Здесь когда-то было правление колхоза или еще какая-то аналогичная организация. На дверях комнат еще сохранились таблички с именами обитателей кабинетов.

Постучавшись в один из них и дождавшись ответа, передовой конвоир распахивает дверь, а его товарищ подталкивает меня в спину.

В комнате неожиданно светло, сразу четыре окна. Никаких решеток на них нет, и комната на первый взгляд напоминает кабинет директора какого-нибудь сельскохозяйственного предприятия. Сходство усиливается висящим на стене лозунгом: «5 в 4!» Ага, это, как я понимаю, пятилетку имели в виду. Интересно, нынешние обитатели кабинета данными лозунгами руководствуются или нет?

Правда, обитатель в кабинете всего один – высокий стройный капитан с приятными чертами лица. Он подтянут, безукоризненно выбрит. Не вижу его сапог, так как он сидит за столом. Но уверен в том, что в них можно смотреться, как в зеркало.

– Товарищ капитан! – докладывает ему первый конвоир. – Арестованный Красовский по вашему приказанию доставлен.

– За дверью подождите.

Дождавшись, пока за конвоирами закроется дверь, хозяин кабинета кивает мне на табурет:

– Садитесь, Красовский. Поговорим.

Не ломаюсь и опускаюсь на указанное место. Что это за капитан такой? Не видел его раньше.

– Моя фамилия Азаров, Игорь Павлович. Я занимаюсь вашим делом, гражданин Красовский.

Так… Уже гражданин. Фигово.

– Простите, товарищ капитан…

– Гражданин капитан. Вы арестованы, Красовский, и я рекомендую вам это понять. Понять и усвоить, что вы сейчас находитесь в Особом отделе. А время нынче военное, если вы это еще не позабыли. Времени у нас с вами мало, и разводить здесь антимонию никто не собирается.