Алексей Ефимов - Сновидец

Найте не любил планеты. Он старался представить, как они плывут в пустоте вокруг мира, но у него не получалось. Почему они иногда выписывали петли, шли вспять? Вайми уверял, что они вращаются вокруг солнца, но это уже чушь — солнце вращается вокруг земли, а планеты видны и за землей, против солнца…

Они ощущали, что здесь их мир дает трещину, словно смотрели на осколок какого-то другого мира, где всё наоборот, где всё… естественно. Но Найте не мог представить этот мир. А планеты — это просто цветные шары, вроде луны, гораздо меньше, но на самом деле не маленькие — наверное, такие же, как Обзорная гора, а то и больше… Почему ему порой кажется, что мир вокруг — ненастоящий, что его забытые предки жили в каком-то совсем другом мире, и их память пробивается из его крови?

Он мог без запинки перечислить своих предков на шестьсот лет назад и рассказать о каждом. Но что было раньше? За пределом их общей памяти? Сколько лет нужно, чтобы время так искрошило скалы? Тысячи. Он постарался представить себе тысячу лет — год за годом, день за днём — но у него не хватило терпения.

Закат угасал, его свет становился таинственным и тусклым. Уже появились первые звёзды. Найте любил смотреть на них. Под звёздами легко мечталось. Лежа ночью в траве, он смотрел, не зная, что видит. Чем были эти мерцающие острые огни? Или сквозь крохотные отверстия в небесной сфере пробивается неизреченное сияние Другого Мира? Звёзды носили имена его предков и друзей — ушедших, и тех, кто ещё жил. Так повелось в течение неисчислимых, подобно вечности, столетий, которые уже никто не мог вспомнить. Он сам носил имя звезды — или звезда носила его имя?

Найте отыскал свою звезду — не очень яркую, голубовато-белую, холодную. Просыпаясь на дне тёплых влажных ночей, он подолгу смотрел вверх, на равнодушную часть своей сути — а голова безмятежно спящей Аютии покоилась на его животе…

Воспоминание вызвало вдруг острый приступ вины. Нет, он не отбивал любимую у друга, она сама выбрала его… не мог же он отказать девушке, которую любит, потому, что её любит другой? Вот Вайми не пришлось так мучиться — девушки сами ходили за ним, и он выбрал самую лучшую. Они с Линой стали прекрасной парой, но Найте порой завидовал ему — конечно, Аютия тоже красива, но всё же… порой, отчаянно смущаясь, он старался представить Лину с собой…

Звезда Вайми была самой яркой на небе — огненно-золотой, гневной. Иногда он думал, что глаза друга должны быть такими же — без этой бездонной, иногда страшноватой синевы. Ещё мальчишками они играли в "кто кого пересмотрит" — и всякий раз Найте отводил глаза. Случалось, потом он бил Вайми — пока тот не вырос.

Темнело. Звезд становилось всё больше, над головой они сгущались в мутную, молочную полосу с клочковатой, тёмной сердцевиной. Найте широко зевнул, потом поёжился. Вайми зябко поджал босые ноги. Здесь, на краю мира, после заката даже летом становилось прохладно — а в племени не носили ничего, кроме набедренных повязок. Конечно, зимой, когда лили бесконечные холодные дожди, Найте отчаянно мёрз, — но мысль о том, чтобы прикрыть чем-то плечи, казалась ему слабостью. Так поступали найры, мерзкие рыжие карлики, обитатели восточной стороны мира, — и никто из Глаз Неба не стал бы уподобляться им. Сейчас же он даже не мерз — ему стало просто холодно.

— Интересно, гаснет ли солнце, когда заходит? — вдруг спросил Вайми. Холод тоже направлял его мысли, — в несколько иную сторону.

— Мне кажется, нет. Оно тускнеет и краснеет, когда садится, но… по-моему, такое пламя вообще никогда не гаснет. Хотя для кого светить там, на дне мира?

— А как ты думаешь, какое оно?

— Ну… пламя… очень яркое…

— Но ведь любое пламя рано или поздно гаснет. Мне иногда снится — приходит утро… а солнце не восходит, его нет. Или оно становится красным, изо дня в день тускнеет и гаснет. Мне кажется, так и будет… однажды.

Найте представил, как медленно — может, годами — угасает солнце, как в мире становится всё холоднее — и поёжился. Однажды Вайми уже сильно напугал его так — он стоял, глядя в небо, а на вопрос, что там высматривает, ответил: "Звёзды. Тучи редкие, а звёзд нигде не видно. Странно, правда?"

В тот миг Найте словно окатили ледяной водой. Несколько секунд, пока он не разглядел в разрывах туч негасимые искры, его мучил дикий страх — хуже, чем перед своей смертью, перед смертью мира. Тогда они были почти детьми. Но теперь он испытал то же чувство.

— Ну, ты выдумал… Самому, поди, страшно.

— Нет, — спокойно сказал Вайми, — не страшно. Я просто думал… что бы я делал, и впрямь случись такое?

Найте представил, как его Аютия медленно угасает в тускнеющем свете — а он ничем не может ей помочь… да лучше вовсе не думать об этом!

— Да ну тебя! Пошли лучше домой. Здесь холодно.

— А я не хочу, — Вайми поднялся одним гибким движением. Согреться он мог, и попрыгав на месте, но предпочитал не столь скучные способы.

Найте от души пнул его в зад — мимо, как обычно. Вайми ловко увернулся, сбил его с ног, ударив пяткой в подколенную ямку — нога подломилась, но не больно — и с диким криком бросился на него. В пылу схватки они скатились вниз и Найте опомнился, лишь ощутив жутковато тёплое дыхание бездонной пропасти. Ещё немного — и…

Вайми помог ему подняться.

— Всё, пошли домой, — сказал он, слушая урчание в животе. — Я, между прочим, есть хочу.

Вернувшись к скале, они подобрали своё оружие. Найте — короткое, но крепкое копье с крёмневым наконечником, гладкой пластиной, крупно зазубренной с краёв и острой. Вайми — лук и колчан с десятком тяжелых стрел без наконечников. Впрочем, Найте знал, что деревянный наконечник не хуже железного, если правильно сделан — а это совсем несложно. Конец стрелы опаливают на огне и стесывают о камень — снова и снова, пока не выйдет идеальный конус. Опаленное дерево тверже неопаленного. Такие стрелы годились на крупного зверя и хорошо пробивали даже кожаные доспехи. Да и сам Вайми слыл самым метким стрелком в племени.

Они бодро полезли наверх, цепляясь за камни пальцами рук и ног. Путь был привычен и несложен даже в темноте. Здесь гребень Ограждающих гор прорезала глубокая расщелина и у её устья юноши остановились, глядя на свой мир — мелкую чашу с низкой, зазубренной кромкой, полную тумана и теней. Ночью её очертания скорей вспоминались, чем виделись. На западе, где жило их племя, курчавились невысокие, покрытые лесом горы, на захваченном найрами востоке тянулись пологие открытые равнины. Между ними лежало окруженное болотами огромное озеро — в него впадало множество небольших рек. Летом климат мира был неспокоен и бурен из-за частых гроз. Зимой гроз не случалось, зато дождь шёл целыми неделями. Жизнь здесь цвела и, спускаясь вниз, они чуяли её цветение.