Александр Шакилов - Армия древних роботов

Но когда мама и тетушка Ренатта под гул многочисленных вытяжек сначала спокойно, а потом до хриплых криков «Чушь!» и «Твоя ограниченность поразительна!» затевали непонятный Даринке спор, и обычно спокойное лицо мамы покрывалось красными пятнами под мельчайшими капельками пота, а уложенная вокруг головы коса превращалась во вздыбленные космы, исчезновения Даринки проходили незаметно. Мама и тетушка спорили так увлеченно, что весь мир переставал для них существовать, и если бы небеса обрушились на землю, они бы даже не заметили.

Раньше у тетушки Ренатты были густые волосы, такие же ослепительно рыжие, как у Даринки, а не лысый блестящий череп. Полысела она в результате одного эксперимента, поставленного на себе после очередного громкого спора с мамой. Да и мама раньше одевалась ничуть не скромно и обожала украшения, о чем братишка Зил совсем не помнит. Мама терпеть не могла зеленые плетенки до пят, и глаза у нее стали такими яркими, как сейчас, только после введения в них особой вытяжки, чего Зил тоже не помнит, но Даринке этого никак не забыть, у Даринки отличная память – феноменальная.

Ее кокон.

Сколько Даринка себя помнила, братишка Зил всегда был у мамы и тетушки под наблюдением. Когда они думали, что Даринка моет пробирки и колбы и ничего не слышит, они говорили про него, что он – Самый Ценный Объект Эксперимента. Мама и тетушка делали множество экспериментов, постоянно у них были какие-то эксперименты, но этот Эксперимент – только с братишкой Зилом.

Когда нужно было, батя Лих уводил братишку Зила на денек-другой в лесовник или же брал с собой на ярмарку. Только мужчины покидали хутор, тетушка Ренатта присылала птера с наездником за Селеной и крохотулей Даринкой – матери не на кого было оставить дочь, да она и не могла ее кому-либо доверить. Птер прилетал в условленное место, до которого нужно было пройти несколько киломер, и перед его появлением мама и Даринка всегда надевали на себя рубища, чтобы наездник не смог рассмотреть, кто они такие, не смог бы даже понять, что они – женского пола, потому что мама настрого запрещала Даринке открывать рот. Прокатив их, птер садился вовсе не в замковом дворе, а на крыше дома на окраине Моса, спустившись в подвал которого они проникали в тайный ход, ведущий к лаборатории под склепом, где их с нетерпением – «Ну где вы ходите?! Почему так долго? Даринка, что за чушь, почему ты не подгоняла маму?» – их ждала тетушка Ренатта. Ей крайне важно было как можно скорей поделиться с мамой результатами опытов и разработать новую стратегию их совместных исследований.

Даже спустя много лет здесь все подчинялось только одному беспощадному закону, за нарушение которого мама и тетушка запросто могли убить «даже махонькую девулечку». По крайней мере, так они пугали Даринку, тетушка даже при этом показывала ей крохотный черный пистолет, с которым никогда не расставалась. Закон этот гласил, что ни в коем случае нельзя занести извне постороннюю микрофлору и фауну. Поэтому в тамбуре с тремя раздвижными дверями (только через тамбур можно было попасть в рабочие и вспомогательные помещения) всегда, как и сейчас, омерзительно пахло дезинфицирующими растворами. Трижды в сутки тетушка облучала тамбур ультрафиолетом.

– Дочь, а ну-ка живо за нами. Вечно ты копаешься, – сказано было тихо, спокойно и даже ласково, но так, что нельзя было и помыслить об отказе маме.

Ведь по сравнению с мамой Даринка была совсем низенькой, совсем крохотной.

Совсем слабой.

Выйдя из тамбура, состоящего из трех стерильных камер очистки (в первой тетушка с ненавистью сбросила с себя кудрявый парик), они – тетушка Ренатта, мама и Даринка, все одетые в специальные комбинезоны, со шлемами на головах и баллонами за спиной, – вошли в длинный светлый коридор, из которого можно было попасть в множество разных помещений лаборатории. Здесь все было из пластика, стекла и металла, и все предельно строго, ничего лишнего, все серебристо-серое с легкой молочной примесью. Все здесь разительно отличалось от обстановки в доме на хуторе. Даринка столько раз побывала в лаборатории, что не счесть, но до сих пор у нее оторопь от всех этих вертушек для титрованных растворов, шкафов для хранения посуды и реактивов, таких и сяких штативов, мерной посуды, аналитических весов, треножников и спиртовых горелок. А еще рефрактометры, фотоколориметры и потенциометры – один раз увидев их и услышав их названия, Даринка тут же все запомнила.

– Дочь, не отставай.

У Даринки зачесалось родимое пятно – довольно большое такое пятнышко, будто бабочка-махаон присела ей на предплечье левой руки, да так и приросла к коже, из пестрой став коричневой. Когда нарушались планы, у Даринки всегда чесалось родимое пятно-«бабочка». Вот только она собралась чуть-чуть задержаться и спрятаться в обожаемом хранилище, как вмешалась мама. Мало ей разве, что Даринка выходила в город, дышала зеленой пыльцой и смотрела на все те ужасы, что творились на замковой площади?! Даринка честно заслужила побыть одна, в своем тайном месте, где никто-никто ее не найдет, где она всегда в безопасности!..

Обычно визиты к тетушке Ренатте длились пару-тройку дней, не дольше, но в этот раз им пришлось изрядно задержаться. Даринка уже соскучилась по папочке Лиху, по братишке Зилу и родному хутору, в подвале под которым располагалась лаборатория ничуть не хуже, чем у тетушки Ренатты. Мама потребовала, чтобы Даринка пообещала никогда и никому – даже братишке Зилу! – не рассказывать о лаборатории и о том, что делают мама и тетушка Ренатта. И Даринка, тут же пообещав, честно сдержала слово. Правда, пару раз – или с десяток раз, или чуть больше – она едва не проболталась, но стоило ей только открыть рот, как у нее вдруг начинало першить в горле, или же нестерпимо свербело в носу, а то и так стреляло в ухе, что хоть плачь. А однажды у нее зубы разболелись – все сразу. А еще она, помнится, поскользнулась на ровном месте и прикусила язык. А было, что закашлялась ни с того ни с сего и кашляла так два дня, пока не прошло желание поведать братишке Зилу о тайных исследованиях мамы и тетушки Ренатты. Но вопреки всем этим неприятностям Даринка верила: настанет день, когда она как на духу выложит братишке Зилу все, что знает…

Они прошли в закрытую камеру, герметичность которой достигалась отрицательным воздушным давлением. Здесь Даринка плюхнулась прямо на пол и приготовилась ждать долго-долго.

Обе старшие женщины – на виске тетушки Ренатты вздулась венка – склонились над микроскопом, способным увеличить образец в десятки тысяч раз. Рядом на лабораторном столе лежал журнал, в котором тетушка карандашом регистрировала удивительно неразборчивым почерком все исследуемые культуры и все зараженные или подвергшиеся другим насильственным или естественным изменениям объекты, будь то бактерии, насекомые, цветочки с луговника или улыбающийся гнилыми зубами ремесленник с окраины Моса, настолько глупый, что ему смешными казались чашки Петри и стекла для микроскопирования. Таких глупцов пронимало – улыбки смазывались, становились неуверенными, – лишь когда они видели перед собой безобидные иглы и петли для извлечения микроорганизмов и пересевов. Возле шкафа, полного блестящих ножей, щипцов, пил и прочего подобного, без чего некоторые образцы не удается добыть из плоти крупных объектов, глупцы начинали нервничать и что-то неразборчиво блеять о том, что не стоит, что они все сделают, только не надо. А уж если им показать холодильники с образцами, что мама и тетушка иногда развлечения ради делали!..