Владимир Стрельников - Приключения Василия Ромашкина, бортстрелка и некроманта

Но это было только начало. Сразу в три окна рванулись с десяток черных птиц, и я с ужасом понял, что не справимся.

Клим и Сергеич мазали, попадая едва ли не каждым пятым выстрелом, летела штукатурка и куски изразцов, визжали рикошеты, а толку от этого было чуть, я просто не успевал выбивать расквыр. Одна спустилась почти до высокого семисвечника, и была сбита выстрелом из пистолета.

Это я заметил, хватая трофейную ФН. Сбил трех из пяти пикирующих расквыр, одну принял на клинок Сергеич, еще одну разнес дуплетом из дробовика Рудольф. Сержант пока не вступал в дело, хладнокровно приберегая выстрелы.

Стреляя в новую партию нежити, рвущуюся в окошко, услышал грохот дробовика сержанта, и хлопки пистолетных выстрелов остальных. Все, «шестерка» в серебряной оболочке закончилась, остались с барабанах служебных наганов, в запасных магазинах для ФН (идиоты, у нас еще две винтовки!!!), в моем пистолете и револьвере, который я засунул себе сзади за пояс.

Впрочем, у меня его кто-то из-за пояса вытащил. И «сорок пятый» тоже, из кобуры.

Я сменил очередной магазин, уже ничего не слыша, оглох от стрельбы. А сверху пикировали черные птицы.

Одну из них, перехватив свою винтовку за горячий ствол, как заправский бейсболист отравил в полет на стену Клим, одну схватил за тулово, и отстрелил ей голову из моего пистолета, уже обычной пулей, Сергеич. Наплевавший, кстати, на свой собственный запрет и стреляющий горизонтально.

Сняв трех расквыр, ФН встал на затворную задержку, и я сунулся за очередным магазином, ясно понимая, что не успею. Остальные вовсю уже рубились с нежитью врукопашную, и вроде пока успешно, все-таки птички чуть крупнее обычной вороны.

И вдруг сверху на пикирующую черную расквыру упала серебристая молния, и на пол упал клубок из дерущихся птиц. И на двух следующих тоже напали. Снаружи шло не проста карканье, а звуки натуральной драки.

— Не стрелять!!! — Заорал я, все еще боясь поверить в спасение. — Грайвороны!!!

— Не стрелять!!! — Изо всех сил повторил Сергеич, вытирая рукавом кровь из рассеченой брови. Не веря своим глазам, поглядел на верещащий комок из нескольких птиц на полу, и устало сел, практически упал на задницу. — Доклад о ранениях!

— Я цел. Практически. — Рудольф оглядел свою изодранную куртку, и присел рядом с Сергеичем.

— Цел. Только ладони обжег. — Клим поглядел на лопнувшие кровавые полосы на руках. Нехило спалил.

— Цел. — Я вставил полный магазин в ФН, сбросил затвор с задержки, и поставил винтовку на предохранитель. Вытащил из разгрузки полный магазин, перебросил его Сергеичу, и кивнул на стоящие в углу полуавтоматы. — На всякий случай.

— Цел. — Семен потряс головой, сидя на полу. — Но еще раз головой приложился.

Скуля, из-под алтаря выполз Рафаль, припадая на прокушенную переднюю левую лапу. Одно ухо у него висело лохмотьями. Но пес явно не сдался, морда вся в пере и какой-то слизи, из-за чего пес отплевывался и морщился.

— Сержант, доклад! — Сергеич оглянулся. — Сержант?

— Товарищ сержант? — Клим сунулся в ту сторону, откуда стрелял из своей помпы сержант. — Мартын Сергеевич, скорее!

Подбежав на заполошный вопль молодого урядника, я увидел, как опередивший меня Сергеич при помощи Рудольфа переворачивает ничком лежащего и держащегося за горло пожилого полицейского. На полу под ним растеклась немалая, даже скорее, огромная лужа крови. Рядышком лежала расквыра с размозженной головой.

Но стоило сержанта тронуть, как у него руки разжались, и обмякло тело. Страшная рваная рана на горле явственно показала, что именно стряслось. Расквыры все-таки размочили счет.

— Все, ушел. — Я потянул с головы кепи. — Царствие Небесное.

— Я тоже уловил. — Сергеич потянул с головы форменный котелок.

Остальные в наступившей тишине тоже сняли головные уборы, спасатели котелки, а урядник фуражку.

Хлопая крыльями, взлетели победившие грайвороны, и исчезли в окнах.

— Сорок минут до рассвета. Чуть — чуть не дотянули. — Сергеич поглядел на наручные часы, и надел свою шляпу. — Чуть — чуть не продержались. Эх, Господи, за что же нас так? — Поглядел на иконы, и все-таки перекрестился.

Мы перенесли погибшего и уложили тело на расстеленную тяжелую шелковую ткань, к удивлению отлично сохранившуюся. Впрочем, я слышал, что шелк веками хранится, если в темноте.

— Клим, разворачивай рацию, вызывай самолет. Надо сержанта отправить. Как его звали то? А то сержант, сержант… — Сергеич устало осел, глядя на меня, собирающего лопатой убитых расквыр. Надо их срочно в одну кучу собрать, и сжечь, а то вони не оберешься. Как в книжке написано, расквыры разлагаются в течение пары часов в темноте, и практически мгновенно при солнечном свете. Убитые, разумеется, живые спокойно могли дневать в кронах, и даже понемногу летать, если облачка — тучки.

— Его Евгений Федорович звали, Остаповцев. Но ему нравилось, когда его сержантом называли, потому и по имени его практически никто не звал. А рация? Нет рации. — Клим потряс дорогущую аппаратуру, которая явственно забренчала. — Кто-то пулю всадил, да не одну. Похоже, что сорок пятый калибр. Мартын Сергеевич, вы же сами запрещали стрелять горизонтально?

— Запрещал. — Понуро опустил голову старший спасатель. — Тогда хороним его здесь. Не факт, что мы сумеем выйти, с такой ношей, из города.

Это да. Старые города не любят выпускать своих павших. Не нами это замечено, не при нас окончится. И если попытаться вынести сержанта отсюда, то вполне вполне вероятно то, что потерь станет больше. А то и вообще, все тут останемся.

— Рудольф, собери стрелянные гильзы, и отсортируй те, которые от патронов с серебром. Надо будет отчитаться, да и Василия в растраты вгонять не стоит. — Сергеич покачал головой. Поглядел на накрытое тело сержанта, и снова покачал головой. — Да уж. Вот это выход. А ведь он еще не закончился. Сень, ты как? Идти сможешь?

— Если кто придержаться за рюкзак даст, то смогу. Голова кружиться, но терпимо. — Семен откинулся от стены, опершись на которую он сидел.

Тем временем я сложил тела расквыр на сухой хворост, поверх них положил два тела грайворонов, и облил все солярой.

— Сергеич, ты старший. Поджигай. — Я протянул ему вытащенную из нашего костра горящую ветку.

— Эх — хех, доля ты наша… — Кряхтя, крепкий еще мужик встал, и забрал у меня розжигу. — Прости им, Господи, грехи вольные и невольные, да суди не по строгости твоей, а по милосердию твоему. — И поджег погребальный костер.

— Вась, а чего он так, как людей? — Шепотом спросил Клим, глядя на ревущий огонь, пожирающий птиц.

— Потому что это дети, Клим. Души детей. Расквыры — злых, испорченных, с черной душой. А грайвороны — обычные детишки, которых не похоронили нормально. — Я увидел мелькнувшее в пламени лицо маленькой девочки, улыбнувшейся и помахавшей рукой, и помахал в ответ. — Каких птиц больше всего на месте катастрофы, Клим? Воронов, ворон, галок, грачей. Вот и вселялись неупокоенные детские души в этих птиц. И выходили грайвороны и расквыры.