Самурай Врангель - Бертолетова соль агентуры глубокого укрытия [СИ]

— А бомба в Лондоне!

— Скорцени, ты заработался. Это же мы с тобой её выдумали. Нет, заряд заложен только в Киеве. Это историческая родина всех русских. Им наплевать на Лондон, Вашингтон, Париж, Рим, Пекин. Те города — просто цели. А вот Киев… Киев это более чем город. Киев это уже не материя, это душа.

— Шеф, что-то вы совсем впали в лирику.

— Скорцени, это не лирика. Это объективная реальность воспринимаемая субъективно. А поскольку субъективность первична, а объективность вторична, то ты должен меня понять. А я понимаю Ликвидатора. — Налил ещё рома.

— Может быть, остановимся, шеф?

— Нет, мы сегодня выпьем. С Дубиной пьёшь?

— Пью.

— Поехали в "Экспресс".

— Шеф, там без Дубины опасно.

— Что?!! Ты хочешь сказать, что меня можно испугать? Ха! Полковник, ты что? Я же генетический бандит. Ты разве не заметил? Вся моя родня живёт на Сицилии. Да я плевал на погоны! Да мне никто никогда не укажет, что мне делать! Тебе понятно?

— Да, шеф. Я всё понял.

— Очень рад. Давай.

Выпили.

— Мы едем в "Экспресс". Я хочу посмотреть на этот явочный ресторан.

— Ну, я вас предупредил. А письмо, шеф?

— Я только что отправил на likvidator@likvodator.ru. Куда ты смотришь?

Через десять минут два бронированных "Фиата" двинулись в сторону Подола. На лимузинах развивались маленькие флажки с текстом: "Контингент Италии в составе НАТО". Спустились по улице Смирнова-Ласточкина и вскоре подъехали к "пятаку", как его зовёт местный народ.

— Почему здесь столько много бродяг? — спросил шеф.

— Это ещё мало. Бродяги — фирменный знак Подольского района. В Париже клошары, на Подоле — бродяги.

— В Риме бродяг нет.

— Есть. Они просто замаскировались под безработных, зарегистрировались на бирже труда. Получают пособие и бродят себе на эти деньги. Но, конечно, нашим бродягам гораздо легче найти выпить. Для местных, киевских, это смысл существования.

— Неужели?

— Именно так.

— Хорошо, идём в "Экспресс". Охрану оставь у машин.

Зашли в "Экспресс", сели за столик и заказали водку. Итальянец с любопытством осматривал помещение и народ. Негромко сказал:

— Мне уже нравится эта воровская атмосфера. Я понимаю Дубину. Он, наверное, тоже генетический бандит.

— Он бывший полковник полиции.

— Да? Но бандиты и полиция всегда были и есть одного поля ягоды. Так что, как видишь, я угадал.

Принесли графин водки и две жареные курицы.

— О! Закуска по-итальянски, — сказал шеф и разлил водку. К столику подошел высокий худощавый мужчина с всклокоченной бородой и в тюбетейке. Представился:

— Аркадий. Можно просто Аркаша. Художник. Работаю с маслом тридцать лет. Мои натюрморты заполнили рынок США.

— А почему США? — поинтересовался шеф.

— Кхм… Там много лохов, врать не буду. А я шарю под Моне.

— А в Италию вы свои картины не отправляли? — поинтересовался предводитель итальянцев в Украине.

— Конечно, отправлял… На моих «Моне» стоит внизу мааленькая подпись: arcasha.

Скорцени поперхнулся.

— Что-что? Arcasha?

— Да, arcasha.

Скорцени посмотрел на начальника.

— Шеф, такую картину за пятнадцать тысяч евро мы зимой подарили английскому посольству. У них был юбилей. Вы помните?

— Конечно, помню. Там ещё груши на столе лежат, хлеба краюшка…

— И пустой треугольный стакан, — сказал Аркаша.

— Да, — удивлённо проговорил шеф. — И пустой треугольный стакан. Вы и в самом деле автор. Это надо же!

— Сколько, говорите, евро?

— Пятнадцать тысяч.

— Мда… Я получил пятьдесят.

— Выпьете с нами? — предложил шеф.

— Да, в общем-то, не откажусь, — ответил художник, присел за столик и бахнул сразу двести грамм. Закурил. Спросил:

— А вы, братья, откуда залетели на Подол?

— Да, собственно, из Рима, — ответил шеф. Скорцени молчал и осторожно оглядывался по сторонам.

— А… из Рима. Понятно. Как там Рим?

— Да пока ничего. Колизей стоит на месте.

— Был я у вас в молодости. Писал портрет одной дамы. Хороша дама, помню как сейчас. Жена одного вашего бандита. Он тогда работал премьер-министром. В то время у вас Красные бригады шорох наводили. Те ещё парни. Почти как наши, подольские. — Задумчиво затянулся сигаретой.

— Да, было, было, — ностальгически поддакнул шеф. — В этом что-то есть. Хоть и красные, но — бригады. Ветераны Красных бригад до сих пор собираются и вспоминают прошлое. У них в Риме есть свой закрытый для посторонних клуб. Так и называется — "Красный бригадир".

— Да? — спросил Аркаша. — Это интересно. Я бы с ними пообщался.

— Туда не попадёшь, — сказал шеф. — Они впускают только своих, бывших реальных бойцов. Я бы и сам туда сходил. Даже мечтаю туда попасть! Так я — итальянец и местный, как вы говорите, а тоже возможности нет.

— Вы итальянец, но абсолютно чисто говорите на русском языке. Как это у вас, получается? — спросил художник, рассматривая харизматичное лицо шефа.

— Русский язык — мой второй родной язык. Я тридцать лет говорю на русском языке и уже давно думаю на нём. Вот мой друг, Скорцени, тоже им владеет, но думает пока ещё на итальянском.

— А Отто Скорцени не ваш родственник? — спросил Аркаша пуская дым сигареты.

— Прадед, — ответил Скорцени. — А вы его знаете?

— Да, в общем-то, слышал. Хороший был диверсант.

— Он был воин, — с вызовом сказал Скорцени.

— Да, я это и имею в виду.

В "Экспресс" зашел человек в круглых очках и с большими, мохнатыми усами. Медленно направился к стойке.

— Саша! Маринин! — крикнул Аркаша. — Ты чего это так замаскировался.

Саша быстро подсел к Аркаше и итальянцам за столик.

— Не ори, — сказал Аркадию. — Я в бегах. — Посмотрел на итальянцев. — От жены.

— Да? — удивлённо спросил художник. — А зачем эти дурацкие усы? И с глазами у тебя вроде всё в порядке. Пенсне нацепил…

— Аркаша, меньше текста. Я просто соскучился по "Экспрессу". Вот и пришел. А усы — выросли. Вопросы есть?

— Да нет вопросов, — нейтрально ответил художник.

— Извините, но, по-моему, я вас где-то видел, — проговорил шеф.

— Да? Интересно, где? — настороженно проговорил Маринин.

— А! Вспомнил. Вы — музыкант. И работаете дуэтом. Я слышал вашу великолепную интерпретацию испанской песни о любви. Беса ме! Беса ме мучо! Вы играете на балалайке. А где ваш бородатый напарник?

Маринин ошеломлённо глядел на итальянца. Посмотрел по сторонам. Осторожно спросил:

— Вы нас слышали в "трубе"?

— Как вы сказали? В трубе?

— "Труба" — это подземный переход на Крещатике.

— О! Да, да! Я вас слышал в "трубе". Мне так приятно пообщаться с музыкантом. Я устал от разговоров о войне, революции и подполье. Человека искусства видно сразу. Того, кто не держал в руках оружие, заметишь за версту. Вы добрая душа. Если не возражаете, выпьем? — И налил Маринину стакан водки.