Олег Верещагин - Не время для одиночек

— У нас нет соображений, — отозвалось Беловодье, не без юмора, отчётливо прозвучавшего в голосе говорившего. — У нас есть вялотекущая военная операция, в которой заняты все старшие ребята, "юнармия" мобилизована приказом губернатора… И тьма насущных ежедневных дел. А всё, что знаем, мы вам выслали.

— В таком случае, как я понимаю, нам с этим делом так и так разбираться, — Баторгин почесал грудку склонившего хищную клювастую головку сокола. — У нас военной операции нет, и ну никак не стоит их пускать дальше, куда они ещё там собрались ехать.

— Логично, — признал Муромцев. Голос Мирослава Николаевича добавил:

— Но всё-таки стоит предупредить всех за пределами Семиречья.

— Едва ли они уберутся от нас целыми, Мирослав Николаевич, — вежливо возразил Баторгин, садясь.

В зале тут и там засмеялись — дружно, весело и зло.

— Но понять, кто за ними стоит точно — всё-таки было бы неплохо, — сказал знакомый Кольке парень — и в следующую секунду Колька сообразил, что видел говорившего в вагоне струнника, когда ездил отдыхать. Денис… Денис Третьяков. Стоп, и этот казачонок Мелехов возглавляет отряд имениДениса Третьякова. Совпадение такое? Вряд ли… Видимо, не зря у него "Рука помощи" и наградной кинжал… и не зря Элли так млела от знакомства…

— Неплохо, — снова согласился Муромцев. — И я буду просить, невзирая на близкое начало учебного года, редакцию нашего журнала и "гончих" откомандировать своих людей, хотя бы человека по три, в ближайшие к нам города, которые "Дети Урагана" уже успели посетить. Пусть покрутятся там и посмотрят… поговорят… Это будет сделано?

— О чём разговор? — охотно откликнулся Островский. — Тем более, и правда начало учебного года скоро. Вот и пошлю писать про это.

Лёвка Ившин, командир "Гончих", кивнул:

— Пошлю троих.

— Ты настоящий патриот, — торжественно-иронично заявил под общий смех Славка. Лёвка ухмыльнулся:

— Легко и приятно быть патриотом на хорошем финансировании…

Последнее замечание многих покоробило. Впрочем, хотя Ившин и отпускал нередко циничные реплики, действовал он вовсе не как циник.

— Если мы закончили с делами, — раздался чей-то жалобный голос, — то, может быть, приступим к еде?! Я, между прочим, дома поесть не успел, а Ветерок жрёт вон и разрешения ни у кого не спрашивает!

— А я, между прочим, — Колька дожевал остаток бутерброда, — ни у кого разрешения спрашивать и не собираюсь. Я индивидуалист. И вообще, они слишком близко ко мне стоят и сами виноваты… — он тщательно облизал пальцы и встал. — И ещё вот что. Я тут вас всех слушал. Долго, внимательно. Вы много умного сказали. Но я спросить хочу. Вот, как я вижу, есть у нас свой журнал, я его даже иногда читаю, когда перебои с туалетной бумагой… шучу, шучу, не надо доставать блокнотики и смотреть на меня такими глазами. Для бодрости шучу. Газеты тут и там выходят. Но я хочу спросить: а почему у нас нет своей радиостанции?

Наступила абсолютно полная и совершенно растерянная тишина. Такая, что в неё хоть гвозди вбивай, что называется. По радио кто-то прокашлялся. Колька с удовольствием послушал эту тишину и продолжал:

— Центральная станция в Петрограде — "Пионерская Зорька" — есть, я знаю. Но её и в Верном-то не везде принимают! А за его пределами… увы. Полное радимолчание. Почему бы нам не учредить… гм… станцию пионерского вещания?

— …визжания… — добавил кто-то тихонько. Колька хмыкнул:

— А это как получится, от нас зависит. Местные новости и мировые новости, хорошая музыка, радиоспектакли, конкурсы… ну и пропаганда. Куда без неё.

— Хорошая идея, — сказал Мирослав Николаевич, и Колька вдруг понял, что смутился. Необычно и непохоже на себя. Поэтому уже следующая фраза получилась какой-то скомканно-умоляющей:

— Ты вы… поддерживаете?

— Вполне, — отозвался по радио Волк. — И окажем всемерное содействие.

— Нет, затея и правда хорошая, — сказал Колька Райко. — Но помещение?.. Нет же ничего подходящего.

— Найдём, — сказал Муромцев. Но тут Колька продолжил — честное слово, сам только теперь про это подумав и придя в восторг от своей же идеи:

— И искать не надо! Вы же знаете — у меня дом почти пустует. Вот в зале и развернём всё, что нужно, почему нет?

— А назовём, — это опять был Третьяков, — назовём…

— Только не "Семь рек", — предупредил Островский.

— Не бойся, очень надо… Назовём — "Наш дом"! Разве плохо?!

— Хорошее название, — Баторгин поглаживал своего ястреба. — И хозяину не обидно.

— Часа четыре по вечерам… — развивал мысль Колька. — Да! — вспомнил он. — А министерство связи согласится?

— Согласится, — кивнул Муромцев уверенно.

— Ну вот… И час ночью хотя бы. Совсем ночью. Для музыки… ну, вроде как для тех, кто ночью не спит…

— Например — совет дружины, — вздохнул кто-то в полутьме.

— Кстати, а кто будет этим делом заведовать? — спросил Мелехов.

— Элли Харзина, — предложил Колька безо всякой задней мысли. — Она лингвист, сумеет всё правильно наладить…

— …и будет к тебе поближе, — уточнил Райко. Колька пожал плечами:

— Ну да. И что?

— Да ничего, — в ответ точно так же пожал плечами тёзка. — Мы, кстати, ещё собирались обсудить День Жатвы и сентябрьские праздники… (1.)

1. День Жатвы — 25 августа, символический день начала уборки урожая. Праздник в своём начале очень торжественный и даже суровый, но уже с середины дня, как правило, переходящий в полумаскарад. (У англосаксов ему соответствует Сайклз Ринг) Сентябрьские праздники: День Знаний — 1 сентября (в этот день во всех учебных заведениях начинаются занятия. Но это не только "школьный" праздник — даже не столько. Это праздник Знания — оружия, которое подняло человека над остальным миром.); Праздник мальчиков — 14 сентября (четвёртый из "семейных" праздников. Посвящён мальчику — символу развития будущего. В этот день принимают в пионеры мальчиков и проводят массовые спортивные состязания. Помимо прочего, в этот же день устраиваются дворянами Большие Осенние Турниры); День Солнца — 22 сентября (в этот день на исходе пятого года Безвременья впервые ненадолго проглянуло Солнце.) В Республике Семиречье День Жатвы и Праздник Мальчиков официально не были праздничными днями, но все про-имперские силы и отдельные граждане их отмечали и всячески пропагандировали.

— О-о-о, без меня, — Колька встал. — Вы обсуждайте, а у меня дела. Серьёзно. И серьёзные. Совет дружины Семиречья может быть уверен, что я оправдаю возложенное на меня доверие и ни единого доверенного рубля не потратил и не потрачу не на дело, — с этими обтекаемыми словами он поспешно убрался.

8.

В школьном штабе отряда "Охотников" царила пустота. У выезда, правда, дежурили двое Городских Теней — в юнармейской форме, с "сайгами" 20-го калибра на бедре. Шестеро их приятелей-сменщиков гоняли себе мяч на освещённой прожектором площадке. В вестибюле на диванчике спали двое дежурных-новичков. В остальном оказалось пусто. Часть помещений была закрыта, часть — открыта, но нигде — ни души. Один из знамённой группы дежурил у отрядного знамени, двое — у арсенала, но с ними не поговоришь и даже не заговоришь. В полной растерянности Колька шагал по коридору, и со стен на него смотрели картины, лозунги, портреты, карты и прочая наглядная агитация и пособия.