Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ]

Паралич гортани не позволял донне Лючии говорить. Хищное желтоглазое лицо застыло гипсовой маской, вокруг тонкогубого рта образовались ссадины от бесконечного вытирания слюны и синяки от трубок для кормления. Ди опасался пролежней и потому переворачивал домработницу на матрасе каждые несколько часов.

Шуршали под простынями кухонные столовые клеенки – он не нашел ничего более подходящего. Бес чуть слышно хрипел и пытался брыкаться, однако мог пошевелить всего лишь пальцами рук. Правая покоилась в шинах и была надежно залита гипсом, на котором Ди, припомнив своих школьников, написал парочку грязных ругательств.

Он впервые в жизни ухаживал за лежачим больным и, в общем-то, по праву гордился собой. В родительской библиотеке пылилась целая куча книг и рукописей на давно забытых языках. Ди перетаскал кое-что в спальню и читал донне Лючии вслух, по выражению глаз определяя, нравится ей или нет.

Вскоре бес сообразил передавать свои пожелания взмахами ресниц и движениями пальцев, и на тумбочке возле кровати образовалась любопытная подборка литературы. Монографии по математической и ядерной физике перемежались учебниками по теории цвета и формы в живописи. А из-под огромных иллюстрированных альбомов по истории разных стран и народов выпадали сборники всяческих мифов и трактаты признанных и непризнанных ученых.

Кроме того, через пару недель Ди и Зиленцорн принялись разговаривать: первый водил короткой учительской указкой по домашнему детскому плакатику с алфавитом, а второй опускал веки на нужных буквах. Послания беса не отличались разнообразием, а зачастую – и смыслом:

"Истина в стене".

"Хочу писать".

"Брось камень на дорогу".

"Задвинь шторы".

"Утку".

"Ищи сокола среди кротов".

И часто повторяющееся: "Несвоевременность – тяжкий грех".

– Что ты имеешь в виду? – спрашивал Ди. И получал в ответ либо издевательское: "Что имею, то и введу" – либо что-нибудь, на зубах уже навязшее, про стену и истину, еще и на древнем восточноверхнегерманландском.

Когда примерно через месяц после той жуткой ночи донна Лючия начала самостоятельно глотать и садиться в постели, Ди получил возможность спокойно отлучаться из дома. И сразу поехал к воронке на месте дома тети Джулии и дяди Юури, сунув в бардачок "Ягуара" федоровский "Глюк" и бросив связку Стерховых фломастеров под лобовое стекло.

Привычно загнал машину в рощицу неподалеку, окружил тенью и осторожно двинулся вперед, огибая поросшие буйной зеленью тропки и стараясь не выходить на открытые места. На первый взгляд ничего не изменилось, однако Ди уже по опыту знал, что первому взгляду доверять нельзя. Подбираясь к воронке, он шумно споткнулся о булыжник и некоторое время стоял, напряженно прислушиваясь. К Резервации и к себе.

Пепельная роза спала. В лесу же царило обычное для конца лета чириканье и щелканье птиц. Куковала кукушка. Ди отсчитал двадцать мелодичных вскриков, подобрал тот самый булыжник и, нервно оглаживая его пальцами, прокрался дальше. Подошвы коричневых мокасин скользили по траве – он так и не купил новые берцы, да и в город ни разу не выезжал, боялся оставить донну Лючию одну в беспомощном состоянии.

С перепугу даже прикатил в спальню кислородный баллон из лаборатории и изучил способы проведения экстренной трахеотомии, но ни то ни другое не пригодилось. Через неделю баллон перекочевал обратно, а Ди, пролиставший десяток атласов по человеческой анатомии и учебников по военной хирургии, при необходимости или желании мог бы, наверное, поработать в больнице врачом. Если в Крайме, конечно, сохранились больницы.

Орадио в автомобиле вещало о новом урезании пайков для "незащищенных слоев населения" и дополнительных обязанностях для "защищенных", что бы это ни значило. Ди так и не удосужился получше разобраться в иерархии современного общества, его вполне устраивала жизнь по схеме "работа – дом"… И почему родители так поступили? Разве он был им плохим сыном? Или, наоборот, настолько хорошим, что они до сих пор где-то ожидают от него каких-то поступков? Решительных действий?

Да пожалуйста! Собрав всю свою решительность, Ди выцарапался из зарослей можжевельника и направился к стене. Он бы использовал тень, если б в один из прошлых своих визитов к картине не выяснил, что формирование ее возле воронки требует неимоверного количества энергии. Ди слыхал от родителей об аномальных местах, где магнитные или еще какие-то поля мешали нормальному функционированию тени. Может, здесь как раз такое место? Тогда выпускать тень не рекомендуется – "во избежание быстрого истощения организма".

Он и не выпускал. Просто помедлил, осмотрелся и прошел к остаткам стены. Растяжку Ди заметил издалека – но лишь потому что специально искал. Рыжий Лев пристроил мину под самой картиной – там, откуда начинала виться нарисованная дорога. И так виртуозно пристроил, паразит, будто всю жизнь только этим и занимался. Хотя, да, он как раз признался, что выучился на минера… А орадио нынче вовсю зазывало народ в лагеря по тренировке охотников.

И это странно. Люди ведь не плодятся с такой скоростью. Откуда же взялись несусветные орды художников, о которых кричат в эфире? Если верить орадио, Тавропыль должен быть расписан светящимися красками сверху донизу. Завтра нужно бы съездить в город, разведать обстановку, оценить ситуацию собственными глазами.

Памятуя о том, с какой скоростью он настраивается на эту картину – или, напротив, картина на него, – Ди избегал смотреть на нее прямо. Скользя глазами по торчащим из стены обломкам кирпичей, он оглядел граффити боковым зрением и нашел ровно то, что ожидал.

Тень Дровосека растушевана по желтым кирпичам; у нее больше нет ни бликов, ни отсветов; алое сердце потухло, словно подернувшись золой. Выпал из шарнирных металлических пальцев топор, перестал выглядеть грозным. Рукоять его расколота надвое, а из трещины вырастает симпатичный душистый горошек.

Ди знакома эта трещина: точно такая же – на топоре Настасьи Филипповны, который уже месяц валяется в его спальне, на тумбочке возле кровати. И никто не видел поврежденного топорища, никто, кроме него и вторничной личности донны Лючии. Откуда бы знать об этой трещине художнику? И обо всем остальном – откуда?

Даже греи не могут предсказывать будущее, не умеют просчитывать поступки отдельных людей. Ну, кроме действий жадных правительственных кабинетов или взбудораженных лозунгами толп. И то – не всегда уверены в результате.

Он бы сказал, что это граффити – дело рук поселившегося в теле донны Лючии беса, если бы не ощущал иных энергетических нот и запахов, не улавливал нечто, заставлявшее его сердце пропускать удары, а кровь – закипать предчувствием. Все закончится, весь этот долгий и темный бред, все станет другим, лучше, – когда он отыщет художника.