Игорь Алгранов - Никогда не играй в пятнашки

— Бухгалтерия… чёрная, конечно, — пояснил Эль Шарад, проследив за взглядом Сорса. Тот понимающе кивнул и шагнул к холодильнику. Араб помотал головой.

— Не здесь. Секундочку.

Он обошёл столы, что стояли посередине кабинета заваленные стопками бумаги, и подошёл к сейфу.

— Знаете, у нас с алкоголем очень строго, всё-таки шариат — это не игрушки. В головном офисе вы бы и вовсе ничего подобного не нашли. Но здесь, на юге Африки, вдалеке от строгой родины и старейшин… — араб прижался всем телом к дверце, прикрывая кодовый замок, чем вызвал у смотрящего улыбку, — для особых клиентов…

Массивная дверца сейфа бесшумно отворилась. Придерживая её полуоткрытой, Эль Шарад порылся внутри и извлёк на свет ополовиненную бутылку «Реми Мартина». Затем он быстро захлопнул сейф, словно боялся, что Сорс успеет в него заглянуть, и протянул ему бутылку.

— Вот, держите, только осторожно! Она стоит тридцать пять тысяч долларов!

— Спасибо, ты здорово выручил, э-э… Эль Шарад.

Сорс быстро взял драгоценную ёмкость и выбежал в коридор.

— Постойте! — крикнул из-за двери служащий, со страхом поглядев на белые стены коридора, покрытые чёрными пятнами ожогов и коричневыми разводами засохшей слизи, — можно я пойду с вами? Я уже трое суток сижу в этом кабинете и ничего, ровным счётом ничего не знаю, как там дела снаружи…

— Двигай за мной, только быстро, — на бегу выкрикнул Джей.

Ай-я-яй, как скверно, Лара… Нехорошо, нехорошо, Уварова, сомнения надо гнать, гасить, истирать в порошок, и что там ещё? Жечь огнем дисциплины, выжигать калёным железом долга. Долга? Да перед кем и во имя чего? Может, во имя «маршала» Обсокова? Или, быть может, ради славной СБОР? Вот на кой нужна эта служба безопасности Объединенной России, если самой её вот такой, с осьмушку, кусочек остался? И тает этот кусок как сало на сковородке у Ковтунской жены. К тому же, вся великая страна и прочие вместе с нею давно превратились в набор густонаселённых точек посреди безлюдных пространств. Тоже мне великие княжества! Вот-вот падут от нашествия несметной орды. Правда, дань скоро платить будет некому. Одно я теперь знаю точно: не могу и не хочу потерять в этой унылой пустыне своего единственного мужчину, моего вожака, мою скалу. Вот уж не думала, что встретится мне в жизни такая сказка! И он один стоит сотни, нет, тысячи Обсоковых и вообще всей этой командующей сволочи. Элита… Но я тоже хороша — дочка фермера Лара Клименко! Имя хоть я не стала менять, незачем. Это ведь не шпионы какие-нибудь, а смотрящие. Вообще, это я здорово придумала, потому что легенды сейчас долго не живут и требуют корректировки на ходу. Отец, конечно, мог быть и фермером, а мать, ну, например, сельской учительницей, я не знаю…

Мне было три года, я помню только их руки и запах, большие, нежные, мягкие руки и чудесный, ласковый, добрый запах. Запах любви и счастья. Только пару дней назад, зайдя в особняк Ковтунов, я наконец, узнала, нет, вспомнила, откуда берётся этот удивительный запах. Но поняла только сейчас: так пахнет родной дом. А потом, тогда в детстве, всё это вдруг, в один миг, исчезло и… вот он, новый приют и совсем другой, жёсткий и неприятный, запах интерната для «одарённых» детей. Какой же ещё я могла стать после странного и внезапного исчезновения этих милых рук и тёплых свитеров и кофт, уткнувшись носом в которые, я так чудесно засыпала? Как тут не станешь крикливой неуравновешенной ссыкухой, ни с кем не разговаривающей и всё время «да не реви ты, господи!»? Это потом они поняли, когда подросла, что я та ещё оторва — дня не проходило без какого-нибудь происшествия или драки с моим непосредственным участием. И однажды… Позже, лет в пятнадцать, — я точно не помню, никто не удосужился мне сообщить точную дату моего рождения, — меня взяли и забрали туда не скажу куда. Пришли странные суровые дяди в форме и тети в халатах, долго нас, интернатских заморышей, изучали и расспрашивали, тестировали да измеряли.

И началась школа. Там меня научили выживать ради цели. Выбираться, уворачиваться, драться, лгать, соблазнять… Зубрёжки, долбёжки, тренировки, гипноз, экзамены, вербовки, экзамены во время вербовок, вербовки во время экзаменов, скрытые диверсии, молниеносные захваты. А потом — сдержанные восторги инструкторов, зависть сквозь зубы однокашниц. Лучшая… Львиную долю времени в моей подготовке отставные мамонты госбезопасности уделяли внушению мысли о нерушимости идейных идеалов и непогрешимости руководства и выполнению поставленной задачи до конца любой ценой. И я верила… Но я насмотрелась вдоволь на их «непогрешимость», подлость и жадность до чужого добра. Если уж своих не жалеют, сжигая в ядерном котле под благовидным предлогом борьбы с захватчиками… А ещё, пожив немного в среде смотрящих, я кое-что начала понимать. Вот где настоящая элита, вот они — сливки общества, Люди с большой буквы. И ещё я не до конца забыла ласковые родительские руки, исчезнувшие в чёрных смутных девяностых, как ни пытались учителя заставить забыть… Так что долг и присяга прежним «идеалам» — как две глиняных ноги того колосса, которого я вот-вот разрушу, для начала в своей измученной голове, а потом… Эх, вот бы ещё документы вернуть! Не для Обсокова, конечно. Есть теперь более достойные люди… Надеюсь, этот всеведущий «жук» в моей башенке не умеет читать мысли, вроде только альфа-ритмы фазы быстрого сна, а то это было бы уж слишком круто для родной разведки… Вот уж никогда не подумала бы, что на самом деле окажусь так близко к занятию по спасению человечества. Одно дело — выполнять «очень важное задание, от которого зависит судьба всего человечества», где-то там в серой мгле это человечество, и кто знает, может, наоборот, ты это несчастное человечество в грязь и впечатываешь… И совсем другое дело, когда ты понимаешь, что дело — край… И когда не то что приказать, а попросить-то тебя язык не повернётся, ибо дело это — верная смерть, а тот, кто просит, любит тебя больше этой поганой жизни… И вот я уже бегу вместе с моим милым, даже, вот, лечу во весь опор на дивном чудо-юдо-агрегате, хотя страшно так, что прямо жуть берёт и колотит…

— Ребята, подлетаем. Просыпайтесь.

Это Ирбис. Хороший парень, добрый, и подруга у него хорошая, хоть и странная, всё глаза отводит, будто в душу поглядела…

— Лара, лисичка моя, подлетаем. Ирби, пока светло, садимся на крышу марка, так будет безопаснее.

Это Волк, думает, что разбудил меня. Я, прищуриваясь от холодного октябрьского солнца, гляжу на моего героя, которого не хочу обманывать и, тем более, оставлять тут умирать. Веди меня, мой воин, я пойду за тобой хоть на край света, хоть за край.

— Я готова, Волк.

Я готова, мой милый оборотень, осталось только придумать, как нам всем вместе здесь выжить.