Константин Соловьёв - Господин мертвец

Дирк подумал о том, что, захоти Лемм, он мог бы вырвать у своего обидчика руку с корнем, а потом оторвать и голову. Причем для этого ему потребовалось бы всего несколько пальцев. Как бы то ни было, сейчас Дирк находился в равном положении с самим Леммом – оба могли лишь слушать, не участвуя в разговоре.

- Разрешите спросить, господин оберст, - вступил вдруг Крамер, до сих пор хранивший молчание, - О каком ефрейторе Браунфельсе идет речь? Не о том, который из шестнадцатого взвода?

Фон Мердер сверкнул глазом в сторону своего подчиненного.

- О нем. Знаком вам, лейтенант?

- Еще как. Мародер, насильник и хам, - твердым голосом сообщил Крамер, - Я собирался сам отдать его под трибунал за прошлые заслуги, но из-за французского наступления не успел. Признаю свою вину.

Фон Мердер уставился на Крамера с таким видом, что тот едва не поперхнулся. Среди штабных офицеров зашелестел шепот. У шепота, как у рассветного неба, есть множество оттенков. Шепот, затопивший штабной блиндаж, был неприятного рода. Неодобрительный, едкий.

- Покрываете мертвеца, лейтенант? – нахмурился фон Мердер, сбавив тон. Получив удар с неожиданного направления, он, как опытный командир, сперва собирался провести перегруппировку и оценить ситуацию.

Но Крамер не спешил атаковать. Выглядел он почтительно, но вместе с тем уверенно.

- Никак нет, господин оберст. Просто хотел заметить, что этот Браунфельс – неприятный тип. И наверняка получил по заслугам.

- В своем полку я сам буду оценивать заслуги каждого! Значит, будь ваша воля, вы бы спустили все на тормозах, не так ли? И терпеливо взирали бы на то, как ходячие мертвецы убивают ваших товарищей?

Штабные офицеры, рассудительно предпочитающие хранить молчание, присутствующие лишь в качестве молчаливой, но грозной силы, взирали на Крамера с неодобрением. Он и сам ощутил это. Крамер стоял между мертвецами и офицерами своего полка, так что стороннему наблюдателю сложно было бы определить, к какой из групп он относится.

- Я не имел в виду ничего подобного, господин оберст, - сказал он, сохраняя внешнее спокойствие, - Но мне кажется, что в данном случае зачинщиками выступили именно наши солдаты. Я не разбираю виновных на живых и мертвых. Вопрос справедливости выше того, кто жив, а кто нет.

- Потрясающее заявление, - оберст фон Мердер, вернувший прежнюю уверенность в голос, демонстративно развел руками, как бы призывая свидетелей оценить сказанную лейтенантом нелепую сентенцию, - Так значит, вы собираетесь уравнять живых и мертвых?

- Я… Никак нет, господин оберст. Их никак невозможно уравнять. Мертвецы в большинстве своем кажутся мне гораздо достойнее и честнее нас, живых.

Сперва Дирку показалось, что фон Мердер схватится за пистолет, тот и верно сделал похожий жест. И, наверно, расстегнул бы кобуру, не сожмись его пальцы от спазма. Несколько секунд ушло у оберста, чтоб успокоить бушующее в нем пламя. Дирк даже позавидовал ему – при всей своей вспыльчивости фон Мердер явно умел сдерживать собственные эмоции, что говорило о хорошей выдержке. Не лишнее качество для командира.

- Приказываю вам замолчать, - наконец сказал он, почти ровным голосом, - Если скажете еще хоть слово, я велю сорвать с вас погоны и отвести на гауптвахту. Мои офицеры не смеют выгораживать мертвецов и попустительствовать им. И… я бы советовал вам подумать над своим поведением, лейтенант Крамер. Может, вы не сознаете этого, но ваша дружба с этим… тухлым воинством оборачивается отнюдь не невинным увлечением. Уже завели себе приятелей среди мертвецов? Отлично. Только не перенимайте от них слишком многого. Знаете, - лицо фон Мердера посерело и выразительно сморщилось от отвращения, - От вас даже несет, как от мертвеца.

- Это из-за кабана, - равнодушно заметил тоттмейстер Бергер, - Они привезли мне кабана. И, признаться, взглянуть на него мне интереснее, чем тратить время, разбирая подобные дела.

- Какой еще кабан?

- Неважно. Давайте заканчивать. Какого рода претензии вы собираетесь предъявить мне или моим… моей собственности, господин оберст?

Оберст фон Мердер ущипнул себя за бороду, сознавая, что наступил ключевой момент импровизированного суда.

- Ваша собственность покалечила моего солдата, - решительно сказал он, - И едва его не убила. Я считаю это недопустимым и закрывать глаза не стану. Я требую наказания для вашей собственности. Если солдаты в траншеях начнут завтра говорить о том, что мертвецы могут безнаказанно разгуливать по расположению полка, набрасываясь на любого встречного, за следующий же месяц я потеряю дезертировавшими больше людей, чем за неделю боя. Я не позволю, чтоб обо мне говорили, будто оберст позволяет мертвецам списывать в расход его солдат. И если вы думаете, что мне есть дело до вашего Ордена, спешу сообщить, что это не так. Здесь командую я, и мое слово пока еще что-то значит!

Тяжелый взгляд тоттмейстера Бергера встретился с кипящим взглядом фон Мердера, и выдержал его без труда, только сверкнул в глубине глаз на мгновенье нехороший желтоватый огонек.

- Справедливо, - сказал он медленно, - Вполне справедливо. И какого наказания вы добиваетесь?

Фон Мердер ответил сразу же, даже не позаботившись выдержать паузу. Значит, давно подготовил эти слова.

- Виновный должен быть уничтожен. Чтобы продемонстрировать, что мертвец не может поднимать руку на живого человека. Это единственный способ сохранить в войсках подобие дисциплины.

- Низко, должно быть, пала дисциплина, если требует таких мер… - пробормотал тоттмейстер Бергер вполголоса.

- Вы здесь недавно, хауптман. А я воюю с четырнадцатого года. И я знаю, о чем думают мои солдаты в траншеях.

- О каше, - предположил тоттмейстер, - А еще – о табаке, письмах, вшах, консервах, сухих портянках и водке. Как и любые другие солдаты в любых других траншеях.

Сколь явной ни была насмешка, оберст предпочел пропустить ее мимо ушей.

- Солдат не любит воевать, хауптман, - произнес он в более мирной манере, убедившись в том, что его требования приняты без особого сопротивления, - Он любит бить противника, когда это удается, но еще с большим удовольствием он воткнул бы винтовку штыком в землю и убрался бы домой. Пятый год большой войны совершенно выбил из голов этих людей то, зачем они здесь. Они уже никому не отдают долг, даже не помнят, что это такое. Они сражаются только потому, что если они перестанут это делать, их убьют. Люди устали, хауптман! Все чаще доносят о целых группах солдат, которые братаются и выкрикивают антиправительственные лозунги. Коммунизм, эта чума Европы, набирает силу, ползет ядовитой змеей по траншеям и, поверьте моему опыту, это лишь начало, как озноб перед тифом. Люди начинают забывать, почему им нужно убивать французов, и не за горами тот день, когда я просто не смогу поднять их в атаку. Вы понимаете меня? Вы куда более чужеродны им. Ваша проклятая тоттмейстерская суть, вся эта вонь, скверна, гнилье… Французов презирают, вас же – ненавидят и боятся. Вы – то, что они никогда не смогут понять и принять. Нечто дьявольски противоестественное, отвратительное, постыдное, грязное. Стоит только разнестись слуху о том, что мертвец покалечил солдата, а оберст ничего не предпринял… Это будет катастрофа. Может, бунт. Что-то отвратительное. И мне плевать на этого ефрейтора Браунфельса, кто бы он ни был, мародер или первый герой полка. Спустить этого я не могу и не имею права. И прошу вас понять меня. Ваш мертвец должен расплатиться сполна.