Петр Воробьев - Разбой

Позвали к Горму Буаха. Он говорил с ним.

– Мы похитим чолдонских яков, – сказал Горм. – Собери воинство, и возглавь его.

– Только возвысится моя слава после этого похищения, – сказал Буах.

– Я буду убийцей всех воинов,

Я буду победителем всех битв,

Я переживу Быка из Куальнге.

Отослал Горм Буаха к величайшим героям Коннахта, и те собрали воинство. В ту же ночь отправились они в путь, и трижды пятьдесят воинов было с ними, и трижды пятьдесят женщин, и трижды пятьдесят псов, и трижды пятьдесят слуг, и замок, несомый силой волшебства. Достигло воинство Лестницы Великанов, и увидели они нечто. И был это плывший по морю ледяной корабль, немалый на вид. И нёс корабль воинов Альбы. И правил им Кромфрид чародей. Непотребен был его облик, ибо лишь до локтей доходил плащ, а бурая рубаха его до зада. К тому же свисала она на груди, а сверху была на ней просто дыра. Из конских шкур щетиной наружу были сапоги Кромфрида, а за собой тащил он двуствольную ручницу, которую лишь восемь мужей могли разом поднять.

Пристал корабль к Лестнице Великанов, и спросил Буах у Кромфрида чародея, какова власть его чар. Отвечал тот, что своим тайным искусством сумеет повергнуть горы на войско чолдонцев и обрушить наземь их вершины. И отвечал тот, что обратит против чолдонцев двенадцать великих озёр, где уж не сыскать им тогда ни капли воды, как бы ни мучила их жажда. Молвил тут и Атаульф, волшебник, призванный из Гнёва Самбором сыном Мествина:

– Напущу я три огненных ливня на войско чолдонцев, и отнимутся у них две трети храбрости, силы и доблести. Не дам я излиться моче из тел чолдонцев и их яков. А каждый выдох ралландцев прибавит им храбрости, доблести, силы, и не истомятся они в битве, хотя бы продлилась она до исхода семи лет.

Вступили Горм, Буах, герои, и воины на корабль, пустились они в путь, и вскоре достигли земли вблизи устья великой реки. Там предстала перед ними бескрайняя равнина со множеством сборищ смертных. И стоял у берега другой корабль, а на нём трижды пятьдесят темно-серых коней с пятнистыми головами цвета крови, острыми ушами, широкой грудью, огромными ноздрями, тонкими ногами – мощные, резвые, быстрые, крепкие. Это были кони Кромослава из Брусова, великого воина. До самых плеч спадали его золотистые волосы. Платье его было расшито золотой нитью, а рубаха – золотыми узорами. Золотая пряжка была у него на груди, и от нее исходило сияние бесценного камня.

– Боги да облегчат ваш путь, – сказал Кромослав из Брусова воинам Ралланда.

– Спасение от всякого зла вам! – ответил на это Самбор, чьим родичем был Кромослав.

– В какую страну мы попали? – спросил Горм.

– Это дикая и ужасная страна, – ответил Кромослав. – И рыщут здесь чолдонцы, свирепые воины верхом на яках, чёрных с лохматой шерстью, а ведёт их вождь Мудрило Страшный. Никого не сыскать, кто бы померился возрастом с ним или ростом, сложеньем и видом, красноречьем и обликом грозным, свирепостью, даром набега и приступа, натиска сплои, кознями злыми, буйством, быстротой и жестокостью, сравнился бы с ним в скорой победе приемом девяти смертных на каждом острие перед ним. Во все концы света отправляются Мудрило и его воины за скотиной, женщинами и иной поживой.

– Какова же их последняя добыча? – спросил Горм.

– Давно не брали они новой добычи, ибо не могут разрушить ворота крепости, названной Щеглов Острог. Напали они на крепость, но её охраняют воины Зимы посадницы, искусной в бою и в колдовстве. Много чолдонцев пало в сражении, но не сумели они отворить ворота крепости.

– Сколько же чолдонцев пало? – спросил тогда Самбор.

– О народе простом и незнатном не ведаю я, – отвечал Кромослав, – что ж до вождей и героев, то вот что скажу: две тысячи и трижды по пятьдесят, четырежды двадцать тысяч и девять раз по сто пятьсот, погибли в сражении – вот сколько было убито великих вождей и первейших чолдонцев.

– Пусть Буах поведёт ралландцев к Щеглову Острогу, – сказал Горм. – Горе чолдонцам, ибо надвигается на них разящий лев, проклятье врагов, истребитель полчищ, неколебимый вождь, победитель тысяч, щедрая рука и пылающий факел – Буах, сын Ройга. Готово ли войско, Буах?

В ответ Горму конунгу, Буах спел песнь:

Примерно такое начало саги [303]

успело сложиться в голове у Буаха, сына Ройга. В строках о героических деяниях не стоило упоминать о некоторых подробностях, например, что после того, как замок Коннахт выполз на берег, Горм конунг вообще не хотел выпускать ралландское войско из-за его стен – мол, зря, что ли, ракетные огнемёты на башни ставили? Если б не вмешательство Конала, Дубтаха, и Кромослава, так бы и порешили, но Кромославу, Самборову зятю, удалось найти приемлемый для конунга повод, чтоб войско всё-таки вышло в поле вокруг самоходного замка – охранять гусеничные бронетележки, если вдруг какой дикарь прорвётся прямо под стены.

Буах попытался вглядеться в предрассветное марево. Из тумана когда-то спустились на берега Ралланда племена богини Дану, ведомые Нуадой, тогда ещё не прозванным Серебряная Рука. Но то был другой туман – из мутного, драного, и даже на вид липкого покрывала мороси над холмами к югу если и могло показаться что сверхъестественное, так скорее какая-нибудь одноглазая, однорукая, одноногая и козлоголовая фоморская мерзость. В раздумье об одной мерзости, Буах едва не дал своему коню ступить в другую. Успевшую частично покрыться коркой плюху ячьего поноса облепили огромные, в пядь и больше, чёрные тараканы.

– Паскудство какое, – сказал незнакомый Буаху молодой воин, судя по цветам справы, с одного из южных ралландских островов. – Отроду здесь таких тварей не водилось!

Ему в ответ, два других воина заговорили почти одновременно.

– А ты-то откуда знаешь? Дальше соседнего леса от своей деревни, верно, в жизни носа не казал, пока на айсберг не погрузили? – поддел первый.

Второй раздражённо процедил, указывая вдаль:

– Постены тебе паскудство, а то не паскудство?

Туман слегка проредел, и в направлении, обозначенном латной рукавицей второго воина, вершину ближнего холма украшали сикось-накось воткнутые в землю и частью уже успевшие попадать копья, на которые были насажены трупы, части трупов, и содранные с трупов кожи, слегка полоскавшиеся на слабом ветру. Буах мысленно поправил себя – кожи скорее всего были содраны ещё не с трупов.