Дмитрий Старицкий - Имперский рыцарь

Кроме пулеметов дирижабль нес, как всегда, полный комплект бомбовой нагрузки. Из новинок подвесили десять 150-килограммовых бомб с экразитом, переделанных из старых 10-дюймовых морских снарядов еще для первых казнозарядных пушек, снятых уже с вооружения. Остальные привычные уже 50-килограммовки «воздушного снаряда Плотто». И небольшой груз листовок для сброса над городом — генерал Молас не пренебрегал агитацией и пропагандой.

Встречный ветер, дико завывая, сильно дул в открытые амбразуры пулеметов и пробирал даже сквозь меховую одежду. На высоте километра было не меньше минус двадцати. А чапать нам до Щеттинпорта осталось никак не меньше двух часов. Крейсерская скорость у «Черного дракона» где-то сто километров в час. На форсаже сто двадцать.

Шибза с нами не было. На таком морозе его аппаратура отказывалась работать. Так что воздушная разведка велась по старинке — с помощью карандаша и блокнота, которые летуны как-то умудрялись держать в толстых меховых рукавицах. У меня не получалось. Обратил внимание на этот факт Плотто.

— Вит, а не лучше было бы прикрепить складные столики к бортам? Удобнее было бы.

— Как в железнодорожном купе? — уловил мою мысль капитан-командор.

— Ну типа того. Только облегченные. И резинку — блокнот прихватить, чтобы не ерзал.

— Каучук не пойдет, лопается на морозе. Пробовали уже. Да и дефицитный он. Колониальный товар.

— А карта?

— Карта — да. С ней неудобно. Мы ее на столик над фотоаппаратом закрепили. Потом переносим данные с блокнотов. По очереди. Ты, Савва, осматривайся пока. Небось все забыл уже, — из отверстия в черной маске раздается даже не смех, а какой-то глухой хрип Вита.

Да чего тут осматриваться. Под нами сейчас только лес и болота. Жутко нудный пейзаж. Все белым-бело и лишь иногда проплывает внизу что-то темно-зеленое, почти черное. Что хорошо видно, так это просеки в лесу.

Воздухоплаватели, похожие на пингвинов, все по своим местам стоят. Один я не пришей рукав… Мое дело сегодня — стрельба по воздушной цели. Но боюсь, что, пока мы царский дирижабль в небе повстречаем, я весь успею вымерзнуть, как мамонт.

Попробовал что-либо изобразить карандашом в блокноте, но не рассчитал нажима и сломал грифель.

Стоящий рядом летун (из-за масок не понять кто, а знаков различия на этих меховых комбинезонах не было), заметив мое замешательство, указал на полотняные карманы в бортах для сломанных карандашей и полотняные же газыри для заранее очиненных. Ловко это они придумали.

Взял новый карандаш и написал в блокноте, осторожно нажимая на грифель: «цанговый карандаш». Вот что им действительно нужно. Простая вещь, можно сказать, примитивная механика. Пружинка может быть бронзовой. Вернусь — накатаю заявку на изобретение.

Еще на шаровую опору для пулемета — не дело это, когда в щели дует с дикой силой. Гондола дирижабля должна быть герметичной, насколько это возможно, и с подогревом чем-то типа большой калильной лампы. О! Еще одна заявка.

А всего три, считая шаровую опору для пулемета. Уже можно сказать, что результативно слетал.

Хвост дирижабля окутался белым облаком от выхлопа паровой машины, из кормовой гондолы назад выведена труба, загнутая вниз, чтобы несгоревшие искры на оболочку не попали. Хотя какие могут быть искры, когда работает машина на газе. Но все равно выброс из трубы горячий. В этом белом облаке пара ходовой пропеллер угадывался только по видимым завихрениям.

— Вит, — отвлек я командора от созерцания непонятно чего — внизу по-прежнему снег, хвойный лес и болота.

— Ну? — повернулся он недовольно, как будто я его действительно от чего-то такого важного оторвал.

— Глянь в хвост.

— Не обращай внимания. На морозе всегда так.

— Пропеллер не обледенеет?

— Обледенеет. Скорость упадет до восьмидесяти километров в час. Но это непринципиально. Мы же не на гонках.

— Вижу берег! — крикнул боцманмат со штурвала горизонтальной наводки.

— Савва, мне сейчас совсем не до тебя, — выговорил мне Плотто. — Смотри сам. Запоминай.

Морской берег из-за нагромождения льда на дюнах выглядел как горный хребет, а вот само море было чистым и спокойным. Солнечные блики лениво отражались от пологих волн. В воздухе заметно посвежело, точнее сказать, помокрело… В общем, влажность заметно повысилась, и это чувствовалось.

— На горизонте, держать нос на нуле, — громко приказал Плотто.

— Есть, командор, — отозвался рулевой с левого борта.

— Высота? — снова сделал запрос командор.

— Восемьсот метров, — немедленно последовал четкий ответ из-за моей спины.

— Температура за бортом?

— Минус пятнадцать.

— Добро. Курс четко на восток, — приказал он рулевым и повернулся ко мне: — Запоминай, Савва, над морем всегда теплее, чем над сушей, если только нет шторма. А в шторм нам летать противопоказано. Двигатели слишком маломощные, чтобы сопротивляться сильному ветру, — снесет неизвестно куда.

По морю милях в двадцати от берега, отчаянно дымя некачественным углем, уходил на северо-запад кильватерной линией конвой из четырех больших пароходов. Не меньше пяти тысяч тонн водоизмещением каждый. Их охранял всего один трехтрубный крейсер второго ранга с открыто стоящими орудиями на верхней палубе.

— Бомбить будем? — спросил я командора с подначкой.

— Нет. Только бомбы зазря тратить. Пустые они идут, — спокойно ответил Вит, — глянь, как высока ватерлиния, даже отсюда видно без бинокля. На таких корытах обычно снаряды подвозят островитянам. Идем к городу — наши цели там. Вот поэтому, Савва, я и не люблю морскую разведку. Видеть видишь, а вот передать эти сведения никакой возможности у нас нет. Вот если бы было что-нибудь типа беспроволочного телеграфа… — мечтательно произнес командор.

— Почему нет? — ответил я. — Вполне возможно такое. Даже на тех электрических батареях, что у нас есть. Искровой принцип. Правда, передать можно будет только два знака, одинарный и двойной, — и постучал по обшивке, демонстрируя, — точка, тире, точка, тире… Язык специальный придумывать придется. А технически нет ничего невозможного.

— Хм… Я даже знаю, кого надо навьючить этой проблемой, — пробормотал Плотто скорее для себя, чем отвечая мне. — А язык такой есть. Применялся на телеграфе до изобретения буквенного аппарата.

Интересно, кого это командор назначил местным Поповым-Маркони? Но любопытствовать не стал. Мое дело идею кинуть, потому как сам я это дело точно не потяну. Для меня все, что касается радио, проходит по категории колдовства и шаманства.

— Что-то нашего флота совсем не видно, — произнес я с осуждением, отвлекшись от мыслей о прогрессорстве и опуская мощный морской бинокль.