Безбашенный - Античная наркомафия 4

А здесь со следующей плавки отольём наковальни с кувалдометрами попроще, да ещё и следы кузнечной сварки на них изобразим, дабы казались дилетанту из обычных сыродутных криц героически сваренными. Вот такой героический подвиг, которым, как склоняются многие исследователи, и знаменитая Делийская железная колонна в Индии сварганена, пущай повторяют, если решатся на такой труд, и пупок от него не развяжется. Ну, мелкий инструмент типа малых молотов, зубил, пробойников, клещей и напильников с ножовочными полотнами, на которые хватило бы в принципе и маленьких тигельных слитков, полученных известным античному миру архаичным способом, можно и здесь применять. Один хрен он проковываться будет для упрочнения, и следы ковки надёжно замаскируют «неправильное» литьё. Можно использовать возле Оссонобы и нижнебойное водяное колесо, тоже грекам с римлянами известное. Но прятать от них в Лакобриге или маскировать под архаику здесь столько всего приходится, что зло на них берёт! Чтоб им ни дна, ни покрышки, чтоб их тряхануло хорошенько, чтоб у них снова Санторин рванул! Псевдоантичный ампир, как мы давненько уже окрестили всю эту нашу маскировку под античные греко-римские технологии, которые нам приходится имитировать, млять!

На накачание больших воздуходувных мехов для двух штукофенов и для замаскированной под третий штукофен большой тигельной печи хватает, конечно, и этих нижнебойных колёс, но вот ковать рабам приходится врукопашную. Как раз рядом куют литые полуфабрикаты инструментов, а один из самых квалифицированных работяг, вольнонаёмный кузнец из кониевского городка, выполняет специальным зубилом насечку на пока ещё не закалённых заготовках напильников — двойную, крест-накрест, только в Средневековье изобретённого современного типа. Это уж, если судьба римлянам увидеть и слямзить — хрен с ними, не сильно-то это им само по себе производительность повысит. А вот большой машинный напильник, аналогичный машинному ножовочному полотну, я им хрен покажу — обойдутся. Это — только для производства в Лакобриге. Фокус тут в том, что и в реале нормальный фрезерный станок с нормальными фрезами только ближе к середине девятнадцатого века изобретён, хотя пытались безуспешно ещё с Ренессанса, то бишь с практически античной технологической базы. А до того всевозможные плоскости и пазы, где точные размеры и геометрия требовались, по всему промышленно развитому миру высококвалифицированные слесаря напильниками припиливали — пилите, Шура, они золотые. Но исключительно врукопашную напильниками шкрябать — это только тут будем, где лишние глаза с ушами околачиваются, а в Лакобриге и эти слесарные работы по возможности механизируем…

Здесь же всё это — на уровне эдаких безобидных чудачеств богатого местного латифундиста, в силу варварского комплекса неполноценности перед римской культурой помешанного на создании самого передового античного хозяйства — такого, чтоб за него и перед теми означенными римлянами стыдно не было. На это и большая металлургическая мастерская мануфактурного типа направлена, каких в самом Риме ещё единицы, на это же и основная — сельскохозяйственная — часть нацелена. Ещё только ранняя весна, но уже идут в буйный рост зелёные всходы озимой пшеницы, на втором поле после вспашки высаживают привезённые из Италики бобовые, а третье вспахивается под засев яровым ячменем. В самом Риме крестьяне только до двуполья доросли, бобовые на отдельных огородах выращивают, даже не подозревая пока об их способности повышать плодородие почвы под зерновые, и латифундисты римские начинающие недалеко ещё от тех крестьян ушли, а я у себя сразу трёхпольный севооборот ввожу с бобовыми вместо «голого» пара. На винограднике аккуратно отгребают землю, которой на зиму присыпалась корневая часть виноградных кустов, в будущем саду осторожно пропалывают ростки сорняков и рыхлят землю у корней посаженных в прошлом году молодых ещё деревьев. Ещё не по науке, далеко не по науке, Наташку-то ведь только в этот сезон и надеемся из Карфагена сюда вытащить, а без её знаний — какая тут в звизду агрономическая наука? Так, самые общие соображения из случайно услышанного краем уха или вычитанного в прежней жизни и ещё случайнее отложившегося в памяти. Для начала и так сойдёт. В лесу уже пасутся десятка два купленных у италийских колонистов хавроний — небольших и не особо жирных по современным меркам, но таковы же примерно — по словам Васькина — и современные испанские свиньи, окорока которых идут на знаменитый испанский хамон. Раз так — знатоку, надо полагать, виднее. А над всем этим хозяйством господствует возвышающийся на скальном выступе мой «виллозамок», уже наконец в общем и целом достроенный и снаружи похожий исключительно на средневековый замок, а никак не на встроенную в него внутри классическую античную виллу греко-римского типа.

— Иди ты к грёбаный мать! — раздался сзади детский голос, отчего мои бодигарды прыснули в кулаки.

— А ну-ка оба ко мне! — рявкнул я, вызывая на суд и расправу двух купленных ещё зимой пятилетних оболтусов.

— За что это ты так далеко послал Мато? — поинтересовался я у малолетнего сквернослова-веттона.

— Он мне шалабан по голова делал, господин! Зачем делал?!

— Это тебе за шалабан, Мато! — я отвесил его обидчику-ливийцу добротный для его лет подзатыльник, — Ещё раз будешь задирать Кайсара — получишь за это хорошего ремня! Ты понял?

— Понял, господин! — простонал тот, потирая затылок.

— А ты зря хихикаешь, Кайсар! — я отвесил веттону сперва один шалабан по лбу, а потом, подумав, и второй добавил, — А теперь скажи-ка мне сам, за что я тебе сейчас дал эти два шалабана?

— За плохой слово, господин?

— Не за само плохое слово, а за то, что ты выкрикнул его громко, — разжевал я ему, — Ни я, ни другие взрослые не должны слыхать от вас таких слов, и если вам есть за что сказать их друг другу — говорите их так, чтобы их никто больше не слыхал. Это во-первых, и именно за это ты получил от меня свой первый шалабан. А во-вторых — не «к грёбаный мать», а «к гребениматери», оболтус! Если уж ругаешься, так ругайся хотя бы правильно! Вот за это ты получил второй. Понял?

— Понял, господин!

— А теперь подойди-ка ко мне ты, Волний! Если ты младше их — это не значит, что ты вправе прятаться за ними! Почему ты не разобрался с их ссорой сам? — я щёлкнул его по лбу — не со всей дури, конечно, но для него достаточно ощутимо, — И почему ты не бросился ко мне первым, когда я их вызвал, чтобы защитить их от моего наказания? — я добавил ему ещё один такой же щелчок, — Это твои люди, Волний! Ты должен требовать от них порядка и повиновения, но ты же должен их и защищать — даже от меня, если это понадобится. Именно таким должен быть для своих людей настоящий вождь! Ты понял?