Дмитрий Хоменко - Единственный принцип - 2

Изо дня в день, как только появляется предчувствие чего–то неладного или происходит нечто полностью удовлетворяющее тебя, иногда даже сверх меры, ты каждый раз мысленно, а то и вслух, возвращаешься к идиотской по своему смыслу, пошлой и циничной, затасканной миллионами других людей фразе: «Бог всегда со мной». Потом, когда жалость или высокомерие, ненависть или «вселенская любовь», богобоязненность или пошлость окончательно развращают тебя, выедая все, что дано тебе от человека, ты при каждом удобном случае повторяешь, словно заклинание, уже немного другие слова: «Бог всегда с тобой», и оцениваешь очередную жертву холодным взглядом сытого удава. Когда же ты окончательно убеждаешься в том, что Бог все–таки с тобой, а не с кем–то другим, то «просветленно» оглядываешься вокруг в поисках дьявола, который, конечно же, не в тебе, а в ком–то другом. И снова убеждаешься в своей правоте, и делаешь еще один шаг к блаженной вершине. И, достигнув ее, самозабвенно упиваешься собственным величием и ничтожностью остальных, и изрекаешь истину, обращенную ко всякой твари: «Ты должен быть с Богом»…

А Бог в это время скромно ютится на краю уступа у тебя за спиной и молча созерцает момент твоего возвышения, пока ты сам снисходительно уделяешь внимание миру, распростертому у твоих ног. Но вот, охваченный благоговейным трепетом Бог делает одно неосторожное движение, и маленький камешек, неуклюже подпрыгивая при встрече с каждой новой преградой на своем божественном пути, устремляется вниз и увлекает за собой тысячи последователей, проникшихся его божественным предназначением. И вот уже маленький камешек затерялся среди больших и малых камней, уничтожающих все сущее, что попадается на указанном им свыше пути. А ты в это время оборачиваешься и, изысканно чередуя надменность и благодушие в своем взгляде, смотришь на Бога, смутившегося от своей неуклюжести и бездумно растрачивающего тепло своих глаз на безучастный холодный камень у себя под ногами.

— Кто ты? — спрашиваешь ты Его голосом, преисполненным всевозможными оттенками величия, дабы стоящий перед тобой не усомнился в том, что спрашивает его Познавший Истину на пути к Нему.

— У меня нет имени, — все также потупившись ответит Он, но, согретый лучами твоей надменной жалости, тут же поспешит с объяснениями. — Точнее, имен у меня слишком много, чтобы я мог принять одно из них.

Казалось бы, всякому смертному подобный ответ показался исчерпывающим, но только не тебе. Ведь ты уже поднялся на вершину, ты постиг то, о чем остальные могут только мечтать, исступленно читая молитвы, придуманные такими же никчемными созданиями, как и они сами, и пожирая животными глазами какую–то болванку, много веков с успехом подменяющую собой Высшую Истину. И червь ревности начинает тихонько ворчать и копошиться в твоей душе.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваешь ты уже совершенно другим тоном, не обращая внимания на изумленное эхо.

— Я шел за тобой, — спокойно отвечает Бог, совершенно не разделяя возмущение горных вершин.

— Зачем? — удивляешься ты и окончательно возносишься над любым из смертных. Ты с недоумением смотришь на своего собеседника и на все, что попадается тебе на глаза. Но только маленький камешек у твоих ног, собрат потревожившего тебя, удостаивается повышенного внимания и резким движением ноги отправляется в пропасть.

Бог долго прислушивался к зловещему нарастающему гулу где–то внизу, прежде чем впервые встретиться с тобой взглядом, в котором уже не было и тени смущения.

— Ты кое–что упустил из виду, ослепленный величием открывшейся перед тобой Истины, и я счел своим долгом помочь тебе, доставив это на своих плечах, — ответит Он, и эхо с нескрываемым удовольствием станет на все лады обыгрывать ироничные нотки, прозвучавшие в Его голосе.

— И что же я мог упустить из виду? — с недоверием и нарастающим раздражением поинтересуешься ты, окидывая злобным взглядом горные вершины.

И Непревзойденный Лицемер будет долго грустно вздыхать и наивно смотреть тебе в глаза, смакуя один из своих излюбленных подвохов. Всем своим видом Он будет показывать, сколь ничтожен повод, заставивший Его потревожить тебя в столь знаменательный момент.

— Всего лишь Божий дар. Всего один. Он мало кем был по достоинству отмечен. Я говорю об Одиночестве. Об Одиночестве того, кто к Таинству был приобщен.

Возможно, тебе стоило задуматься над его словами, попытаться понять их, или хотя бы как раньше почувствовать неладное и вспомнить давно подзабытую фразу: «Бог всегда со мной». И, может быть, тогда Он смилостивился бы над тобой и вразумил. Но вместо этого ты с высокомерной ухмылкой на лице отвернулся от Него, небрежно бросив в Его сторону совершенно новый изыск твоего непревзойденного разума: «Бог с тобой». И еще один «маленький камешек» отправился по предопределенному Им пути.

Настоятель закончил чтение рукописи и посмотрел на своего молодого ученика, которому, похоже, больше всего на свете хотелось стать невидимым для чужих глаз. Возможно, ему это и удалось бы, если бы не огненно–красные оттопыренные уши, выдававшие не только местонахождение его тела, но и состояние души. Вдоволь налюбовавшись этой предательской частью человеческого тела, настоятель едва заметно улыбнулся и придал своему лицу подобающее ситуации суровое выражение.

— Что это? — сухо спросил он, решив обойтись без излишней, хотя и вполне уместной театральности.

Ученик, ожидавший от своего наставника куда большего многословия, не сразу отреагировал на его вопрос. О том, что он услышал его, можно было догадаться только по тем признакам жизни, которые молодой человек начал проявлять. Шмыгнув несколько раз носом, и по–стариковски откашлявшись, он наконец–то взял себя в руки и ответил, обращаясь скорее к каменным плитам у себя под ногами, чем к настоятелю.

— Не знаю. Оно приходит мне в голову само собой: во сне, во время молитвы, за трапезой. И я не могу ничего с этим поделать. Я уже собирался обратиться к вам за советом, но вы опередили меня, застав за этим непотребным занятием.

— И зачем же ты записывал все это?

— Чтобы ничего не упустить, чтобы все обдумать и потом спросить у вас, что бы это все могло значить.

— И о чем же ты собирался спросить меня?

Настоятель так и не смог придать своему голосу подобающей строгости, и ученик, тонко уловив это, тут же немного осмелел. Не видя смысла изображать раскаяние, он решил идти напролом.

— Он действительно существует?