Владимир Прасолов - По следу «Аненербе». Вангол-3

– Ты убил тех людей? – отодвигаясь от него, произнес Кольша.

– Да, Кольша, а что было делать? Выйти к ним и под пулю самому встать?

– Убийство – тяжкий грех!

– Знаю, что грех, знаю, но не потому, что про это в книге священной написано. Не поэтому, а потому, что ночами мне эти мертвяки снятся. Не дают покоя. Сто, тысячу раз они эту смерть заслужили делами своими мерзкими. Однако, видно, не мне судить их было предназначено, а пришлось. Потому не отпускают они меня.

– Что, ты много людей убил?

– Много, Кольша, много…

– Получается, я душегуба спасаю…

– Получается… Что теперь, бросишь меня?

– Нет, не брошу. Пойдем, сейчас в то дерево полезешь…

– Как это?

– Так, там большое дупло… или как его назвать… не знаю, молоньей прожгло, не иначе. Снаружи дерево как дерево, ничё не видать, а внутри – просторно. Да вон оно, гляди…

– Ничего себе дерево, сколько же лет этому листвяку?

– Кто знает? Много, наверно. Сейчас камни разгребу, тут лаз меж корней.

Когда они проползли внутрь, Пловец еще больше удивился:

– Надо же, правда просторно, жить можно, даже вода есть!

– Через три, на четвертый день приду. Не приду, значит, уходите. Прощевайте.

– Прощевай, Кольша, буду ждать.

– Арчи, за мной! – скомандовал Кольша и скрылся в густом подросте кедрача, уступом поднимавшемся по косогору сопки.

Кольша пошел напрямик, через гольцы, только так он надеялся опередить отряд Сырохватова. Но не зря говорят: «Умный в гору не пойдет…» Кольша их опередить не смог. Он опоздал на несколько часов.

Сырохватов, оставив засаду на ручье, гнал людей вперед на пределе возможностей. Как чувствовал, что ему наперерез, напролом через сопки, к деревне идет Кольша. Оставшиеся две собаки уверенно вели отряд по еле заметной, свежей Кольшиной тропе. Он не стал ими рисковать там, на золотоносном ручье. Они были особые, ценные для него. Хват знал, эти собаки обладают не просто чутьем на поиск беглых, они были натасканы рвать людей насмерть. Как раз это их качество должно было очень пригодиться. Карта, по которой шел его отряд, не была идеальной, может, потому и вышли к староверческой деревне неожиданно для себя. Но Сырохватов быстро принял единственно верное решение. Без всякого шума, спокойно, как бы мимоходом, отряд втянулся в длинную деревенскую улицу по высокому берегу речки. На въезде он оставил двоих и, когда вышел на небольшую деревенскую площадь, явно обозначавшую центр, отправил вперед до околицы еще двоих конвоиров. Когда они шли по деревне, было впечатление, что она вымерла. Даже собаки исчезли из дворов. Большая изба на площади тоже была пуста. В нее, привязав лошадь у стойла, по-хозяйски смело, как к себе домой, и вошел Сырохватов.

– Пройти по всем дворам и избам, всех, кто есть, – сюда! – приказал он вошедшему было следом сержанту и сел за стол старосты.

– То мое место, – услышал он спокойный голос за своей спиной и, резко обернувшись, увидел старика. По спине прокатился неприятный озноб.

Кряжистый, широкий в кости, с седой бородой и большим выпуклым лбом, опершись на тяжелый шишковатый посох, близко за его спиной стоял и смотрел на него пытливым, внимательным взглядом светло-голубых глаз старый человек. Это был не старик, а, правильнее сказать, старец. Хват никогда не видел старцев, более того, он никогда не задумывался о том, что они бывают. И тут он увидел настоящего старца, убеленного сединами и высветленного мудростью. Но для него этот образ был страшен. Он был из другого мира. Мира проклятого и отвергнутого еще отцом и матерью Хвата. Недосягаемого для них и потому ненавидимого ими. Хват впитал эту ненависть еще в детстве, лет десять ему было, когда из любопытства зашел в церковь. Не знал он, что шапку надо снимать, так и зашел в ней. Пораженный красотой росписей на стенах и иконами, он ходил буквально раскрыв рот, как вдруг внезапно на него налетела злобная старуха. Вся в черном, седые космы из-под платка и беззубый рот навсегда запали в память как нечто ужасное. Она трясла перед ним палкой и, что-то беззвучно крича, пыталась сорвать с него шапку. Он очень испугался тогда, чуть не наделал в штаны, но сумел собраться с силами и, ловко увернувшись от костлявой руки старухи, оттолкнул ее от себя и побежал на выход. С тех пор он ненавидел все церкви и всех тех, кто в них ходил. Все они были для него нелюди…

– Ты откуда здесь взялся? – внезапно охрипнув, прошептал Хват.

– Я живу здесь уже много лет, а вот ты откуда взялся и чего тебе надобно?

Сырохватов опешил, впервые за много лет он растерялся, рука машинально и нервно потянулась к кобуре.

– Зачем ты так? Я же с миром к тебе.

Старец сделал два шага в сторону, к окну, и, отдернув занавески, пустил внутрь избы яркий солнечный свет. Хват резко встал и замер. В свете из слюдяного окна старец перестал казаться ему опасным. Обычный старик стоял, опираясь от немощи на посох, и глядел на него.

– Старший лейтенант НКВД Сырохватов, начальник опергруппы по розыску беглых зэков. – Обретая силу в голосе с каждым словом, зачем-то официально представился Хват. Он даже козырнул по привычке.

Не дожидаясь от старика ответа, спросил:

– Что это за село и где жители?

– Старой веры мы, православные люди, особняком от всего мира почти век живем здесь.

– Сколько вы здесь живете?

– Восемьдесят лет уже как пришли.

– И что, к вам за это время никто не наведывался? – ухмыльнувшись, спросил Сырохватов.

– Нет. Никто не приходил. Зачем? Мы сами по себе живем, никого не трогаем…

– Не бывает так. Сами по себе… – прервал старика Хват и наконец, придя в себя, сел за стол. – Так, это, где все жители вашего села?

– Все здесь, по избам, – опустив глаза, ответил старик. – Вон, ваши солдаты их сюда сгоняют.

– Что ж, тогда пошли, старик, знакомить будешь с населением.

С этими словами Сырохватов встал и пошел на выход из избы. Ему поскорее захотелось выйти наружу, к своим, от этого старика, взгляд которого каким-то образом лишал его уверенности и силы.

На площади перед избой было уже людно. Староста увидел своих людей, оставшихся в селе добровольно. Все, кто был моложе, съехали на новое поселение, другие просто ушли в тайгу, зная о близком приходе чужих людей.

Сырохватов вышел перед толпой человек в пятьдесят. Собрались сплошь старики и старушки, молодых и детей не было вообще.

– Где же ваши дети и внуки, а? Или думаете, мы тут совсем дурни, поверим, что только вы здесь и живете? В избах-то просторно, а, мужики? Куда родня ваша вся подевалась?

– Нетути боле никого, одни век доживаем… – раздалось из толпы.

– Во как? Одни тут доживаете? Шутковать со мной удумали? В тайгу побежала родова ваша, про нас прознав. Так все одно вертаться придется. Всем придется вертаться, шутить с вами мне некогда. Вот ты, дед, как тебя зовут?