Эл Робертсон - Взломанные небеса

– Отпустить? Да уж, придется. Ваши остервеневшие от злобы друзья выбора нам не оставили – амнистия для всех военных преступников.

– Я не преступник. А Тотальность – не остервенелая и не злая. Совсем.

Лестак вздохнула и отвернулась.

В отличие от Корасон комиссар сохранила волосы. Она стригла их коротко и просто – как и семь лет назад. Только тогда в них не было седины. На сережках Лестак висели сетевые символы. Она сняла очки, осторожно помассировала лоб. А Джек внезапно будто перенесся в прошлое. Точно в таком же настроении она была, то же самое делала, когда выпытывала у Гарри с Джеком, почему так медленно продвигается расследование убийства Пендервилля. Сейчас комиссар, как и тогда, положит на стол очки и кинется в атаку.

Он не ошибся.

– Джек, конечно же, вы знаете Тотальность лучше, чем мы. Вы ведь столько времени прожили с ними. То, что вы сделали, – постыдно. Бежать с поля боя после смерти стольких детей на Луне, после нападения террористов и бомбовых атак! Понятно, что вы были недовольны решением Сумрака. Но я никогда не считала вас трусом!

Джека захлестнула злость. И подавить ее удалось не сразу. А пока он боролся с ней, комиссар склонила голову, словно прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ей. Он посмотрел на Корасон. Та уставилась в точку чуть левее Лестак. На лице лейтенанта было написано крайнее изумление, сменившееся жалостью. Усилием воли Корасон подавила эмоции, изобразив положенное по службе равнодушие. Правда, губы – стиснутые, бескровные – выдавали происходящее в ее душе.

«Говорят с фетчем, – сообщил Фист. – Вот только не пойму, чего так нервничают».

«Если фетч не дома, вместо его лица сеть показывает череп», – пояснил Джек.

«Ну, тогда понятно, отчего Корасон так распереживалась», – хмыкнул паяц.

«А ты можешь видеть?»

«Нет. Мне разрешения не дали».

«Тебе повезло».

«Да пошли вы с вашими человеческими приколами!» – надулся паяц.

Лестак протянула руки, охватив ласковым жестом пустоту. Форстер не сразу понял, что комиссар обнимает кого-то, видимого только ей.

– Ну, Исси, не нужно так переживать! С мамочкой все в порядке. – Голос комиссара был полон отчаянной, безнадежной любви. – Но нам просто не нужна пока твоя помощь. Ты можешь просто побыть с нами, поиграть.

В комнате снова воцарилось молчание. Корасон и Лестак напряженно уставились в пустоту. Лейтенант по-прежнему делала равнодушный вид.

«Меня сканируют, – скривился Фист. – И мощно. Вот же пронырливая мелочь!»

– Нет, Исси, тебе нельзя забрать клоуна с собой, – мягко сказала Лестак и добавила: – Нет, он совсем не как ты!

Опять тишина. Затем комиссар поцеловала пустоту и произнесла: «Прощай!»

Корасон чуть расслабилась, поерзала в кресле. Джек ожидал, пока Лестак придет в себя и заговорит. И приготовился к новым обвинениям. В плену у Тотальности он не мог спокойно думать о друзьях и коллегах. Не мог не представлять такие вот разговоры с каждым, неизбежные раньше или позже.

В рассудок вплыл спокойный лукавый голос: «Джек, со мной тебе все-таки было лучше».

Лестак мгновенно заметила внезапную отстраненность Форстера.

– Роза-богиня, да вы что, разговариваете с ним, как с человеком?! – изумилась комиссар. – Ну, со штукой внутри вас?

– Мы все говорим с мертвыми, – пожал плечами Джек. – Это не хуже и не лучше моих бесед с паяцем.

Теперь настала ее очередь запнуться, обуздывая гнев.

– Да как вы смеете сравнивать?! Исси была живой! Она – личность. А ваш шут – ничто! – Комиссар сдерживалась из последних сил. – Исси всегда любила меня. А ваша тварь несет лишь смерть. Паяц – кусок Тотальности внутри вас. Неудивительно, что вы с такой легкостью переметнулись к ним. Слава богам за то, что они уничтожили всех остальных!

«Сука! – прорычал Фист. – Это я кусок Тотальности?! Знала бы она, скольких из них я разметелил в пух и прах!»

– Я здесь не по своей воле, комиссар Лестак, – напомнил Джек. – Вы что-то собирались спросить? Или меня привезли только затем, чтобы вы наорали на меня?

«На нас! – прошипел Фист. – Не только на тебя».

– Хорошо, давайте покончим с этим, – вздохнула Лестак и устало взмахнула тонкой, бледной рукой.

Джек представил, как перед комиссаром всплывают виртуальные документы.

– Корасон, посмотрите-ка. – Комиссар замерла, сосредоточившись. – Хочу знать ваше мнение.

Потом начался допрос. Лестак атаковала Джека с пугающей, едва сдерживаемой яростью. Она мимоходом коснулась его жизни на Станции – лишь подтвердила его причастность к расследованию дела Пендервилля и уточнила, сколько времени осталось до перехода тела под власть паяца. Покончив с малоинтересным, Лестак взялась за участие Джека в Войне программ. И пока она вытягивала из него ответы, его память захлестнуло прошлое, которое он отчаянно хотел оставить позади.

На окраинах системы Солнце было всего лишь одной из множества холодных далеких звезд. Упакованные в холодный металл майнд-истребителя, Джек с Фистом дрейфовали к спутникам, астероидам, газовым облакам и кометам в поисках беглых искусственных разумов, ускользнувших из-под контроля Пантеона, но еще не прибившихся к Тотальности. Некоторые из них хотели спрятаться и размножиться. Другие – лишь провести спокойно остаток дней. Беглецов считали легкой добычей и потому за ними обычно отправляли Джека с Фистом. Требовались недели, чтобы выследить каждого, потом дни – чтобы приблизиться, глуша одну за другой системы оповещения об угрозе. А когда охотники приближались на достаточное расстояние, Фист ловил сигналы с антенн маленького корабля, взламывал защиту жертвы и нащупывал уязвимые места в их глубинном строении. Паяц иногда часами анализировал одну строчку чужого кода.

Джек привык воспринимать эту работу как своего рода военный аудит. Паяц казался ему чем-то вроде продвинутой версии тех бухгалтерских программ, какие предоставлял в пользование аудиторам Сумрак. Джек вгрызался в программы и базы компаний, анализировал тайные финансовые потоки и раскрывал истину, а Фист так же определял структуру разума по скрытым, переменчивым потокам данных. В обоих случаях дознание было медленной, тщательной, трудоемкой работой.

Но когда скрупулезный процесс определения структуры жертвы заканчивался успешно, Фист действовал молниеносно. Его сосредоточенная свирепость восхищала и завораживала Джека. Их разум сливался, тек, пульсируя, по системам истребителя, мчался в пустоту – и выжигал сокровенную сердцевину жертвы. Фист бесновался, завывая от дикого разрушительного восторга. А когда побоище забирало жизнь, паяц заходился в неистовом экстазе – и затаскивал в него душу Джека. В ней будто рассыпалось в куски что-то соблазнительно хрупкое, податливое, вожделенное. Очередной искусственный разум рассыпался прахом, разъятый, очередное «я» навсегда замолкало в холодной тьме космоса.