Алексей Доронин - Сорок дней спустя [litres]

– Вот те раз… – произнес наконец Мясник. Наклонился и подобрал оружие, взвесил на руке. – ТТуха. А ты пользоваться-то умеешь, родной? – И навел его на несостоявшегося убийцу.

Мужик рефлекторно попытался заслониться рукой, но пулю это не остановило.

Бах!!!

Пуля попала в переносицу, пробив ладонь навылет, и застряла в черепе. Бунтовщик упал совсем неизящно, мешком.

– А че за предъявы-то? – ни к кому не обращаясь, пробормотал Мясник, пряча пистолет.

– Наверно, ты кого-то грохнул, – предположил Мент. – Сына, там, его, брата…

– Может… Разве всех упомнишь? Ладно. Че с тобой будем делать, иудушка? – Мясник повернулся к Данилову. – Товарища подвел под трибунал.

– Тамбовский волк ему товарищ, – буркнул Саша, стараясь не смотреть на труп. И на остальных пленников, глядящих на него волками.

Суки. Он ведь и им жизнь спас. Стали бы с ними церемониться, если б этот придурок выстрелил?..

– Вот это по-нашему. – Мясник толкнул помощника локтем. – Молодца. Что будем делать, служивый?

– Может, привалить за компанию? Единожды предавшему…

– Да он же типа жизнь мне спас. Хотя я его тоже тогда пожалел, когда Чекист сказал в распыл пустить. Думал, все равно подохнет, а он выплыл… Тынденция. Нам такие перцы нужны. Да еще и тезка. Ладно, Ботаник, считай себя зачисленным в Русскую освободительную армию.

Этот приколист, оказывается, и историю знает.

– Взят ты с испытательным сроком. Облажаешься – пеняй на себя.

Данилов кивнул.

– А с этими что делать? – указал Мент на остальных.

– Пока к шохам в подвал, – устало пробормотал Мясник. – Потом на раскопки. Работы еще много, бамбук курить не давай.

Автоматчики угнали рабочих куда-то в сторону частных домов. Те даже не огрызались в ответ на тычки, пинки и удары прикладами.

– Александр… Иванович. – Отчество главаря Данилов узнал из разговоров. – А с ними что?

На душе у парня было мерзко, и он знал, что скоро это чувство не уйдет.

Бывший страж порядка громко заржал, держась за брюхо.

– А вот это не твое собачье дело, малец, – отрубил Мясник. – Живи и радуйся. – Он повернулся к Менту: – Передаю салагу тебе с рук на руки. Проводи в наш подвал, покажи шконку, объясни, что и как. Дай снегоступы вместо его лыж. Тут, нах, не Сочи. И куртец новый выдай.

– А если убежит?

– Да куда он денется с подводной лодки. У нас хорошо. А снаружи холодина и смерть. Он что, дебил?

И ведь это была правда. Странно, но Данилов почти не чувствовал раскаяния. Это был его единственный шанс, и он его не упустил. Правы те, кто пишет о генетической склонности интеллигента к предательству.

Они шли по служебным закоулкам кинотеатра, освещая путь фонариками, обходили и перешагивали через завалы из компьютеров, плазменных панелей, стиральных машин, тренажеров и еще черт знает чего.

В конце очередного коридора Данилов догадался о главной функции бывшего кинотеатра. Судя по всему, отапливалось и освещалось только несколько комнат на верхнем этаже. Здание не было жилым. Это было что-то вроде штаб-квартиры группировки, а заодно склада.

Наконец они оказались перед дверью, закрытой на висячий замок; Мент вытащил из кармана ключ и отпер его. Кинозал. Точнее – склад. Здесь хранились более полезные вещи, нежели те, что Саша видел в коридорах: инструменты, стройматериалы, туристское снаряжение. Кое-что явно было принесено не из «Оптимы». В углу высилась куча охотничьего инвентаря, на креслах разложена теплая одежда.

Данилов получил пару штуковин, похожих на плетеные ласты.

– Ничего, быстро освоишь, – подбодрил его провожатый, видя, как скептически Александр разглядывает приобретение. – Гораздо удобнее, и руки свободны.

Еще он выбрал из кучи теплый анорак – куртку без молнии, надевавшуюся через голову. Анорак был немного запачкан в саже, и мех на капюшоне подпорчен, но по качеству эта вещь была лучше того, что носил Саша.

– Почистишь…

От внимания Данилова не ускользнуло, что ни оружия, ни продуктов в зале не было. Наверно, хранят в другом месте, решил он. Должен же у них быть арсенал. Но наверняка там одним замком не ограничились…

Спустившись по другой лестнице, они вышли на улицу с противоположной стороны. На горизонте неярко светилось багровое зарево.

– Что это там? – Данилов вытянул шею. Такого ему видеть еще не доводилось. Похоже, это зрелище можно было наблюдать только с Тырганской горы.

– Опять раздуло, уголь горит. Потому и сыплет пеплом.

– Не боитесь тут жить?

– А куда деваться? – Мент приподнял бровь. – Сюда даже с деревень, как мухи на мед, стянулись. Суки…

Александр не удивился. А где еще уцелевшим искать еду? Они так и будут облеплять трупы сожженных городов.

– Сам-то откуда? – равнодушным тоном спросил Мент.

– Не местный, – коротко ответил Саша, не собираясь пересказывать перипетии пути каждому.

– Сами мы не местные… – хохотнул толстяк. – Да мне без разницы, хоть из Америки. Повезло тебе, друг ситцевый.

– Меня Сашей зовут.

– Повезло тебе, Шурик, что Мясник за тебя вступился. У него сейчас просветление, добренький он. А так мы обычно сразу валим. Шароборятся тут всякие… – Он сплюнул лузгу. – Ну, пошли, че рот разинул?

Они свернули налево, и в темноте проступил контур невысокой каменной ограды. Данилов увидел, что это фонтан – воды там не было, даже замерзшей; видимо, ударная волна повредила трубы. И тут в поле зрения Александра попало нечто…

Вначале Данилов принял это за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что позу обнаженной фигуре неизвестный скульптор постарался придать развратную и призывную. Проволокой фигура была примотана к распылителям.

– Заняться нечем было молодежи, – объяснил Мент. – Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он, как к власти пришел, ребятам телку отдал, сказал: натешитесь – завалите. Ну они, естественно, устроили ей «вертолет». А потом нет чтоб пристрелить, вон че выдумали…

Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит «красоту в умирании», посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые сосульками спускались до плеч, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов.

– На улице было минус пятьдесят, – продолжал Мент. – Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку – и вуаля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?

Данилов не ответил. Ему вспомнилась собака. День на двадцатый, еще в Новосибирской области. Вначале он принял собаку за живую и здорово струхнул – перед ним была крупная овчарка. Потом Саша обратил внимание на ее странную неподвижность. Только переборов страх и подойдя поближе, он понял, что собака мертва как камень. И догадался, как это произошло, хоть и не думал, что такое возможно. На лютом морозе остановилось сердце, мышцы свело судорогой, они одеревенели, и постепенно зима высосала из тела остатки тепла. Вода в тканях превратилась в лед, а животное – в китайскую терракотовую статую. Ему стало так не по себе, что он не смог отрезать от мерзлого собачьего трупа ни кусочка. Тогда он мог себе это позволить – выбирать.