Константин Стригунов - Контрмеры

— Спасибо, я знал, что всегда могу на тебя положиться.

На этом разговор был закончен и когда генерал покинул просторный кабинет, Уильям Рид набрал номер человека, сидевшего в другом здании.

— Здравствуй Уильям, — из телефонной трубки раздался усталый голос.

— Еще один тяжелый день Пол? — Рид постарался произнести слова бодрящим тоном, но получилось не слишком удачно.

— Дел навалилось больше, чем я вообще помню, но ты ведь звонишь не для того, чтобы поинтересоваться моими делами, верно?

— Ты прав, Пол. Есть одно щекотливое дело и его нужно срочно обговорить при личной встречи.

— Все настолько серьёзно?

— Даже хуже, чем ты себе представляешь.

Наступило короткое молчание.

— Через час устроит? — спросил человек на другом конце связи.

— Отлично, я буду ждать.

День был пасмурным с редкими прояснениями на небе, зато к удовлетворению дипкурьера дождя не намечалось, о чем он успел прочесть в своем планшете на одном из метеосайтов. Выйдя из самолета по телескопическому трапу номер семнадцать терминала «Шереметьево-D», он без единой заминки был пропущен через паспортный и таможенный контроль, а при выходе его ждала машина с правительственными номерами. Поздоровавшись с водителем, он сел внутрь и автомобиль выехал к Международному шоссе. Сидя в нем, курьер бережно передал нужный пакет фельдъегерю, подтвердив, что в пути ничего не произошло и перелет был дежурным. Дальнейший маршрут правительственного курьера занял чуть больше часа с учетом московских пробок, когда машина въехала в закрытую территорию целого комплекса зданий, входящих в штаб-квартиру Службы внешней разведки России близ района Ясенево. В советские времена ей предшествовало Первое главное управление КГБ СССР, занимавшееся политической разведкой за рубежом, однако после путча в августе девяносто первого года указом Президента его вывели из-под единой спецслужбы и до восемнадцатого декабря оно называлось Центральной службой разведки. Теперь эта структура наследовала лучшую в мире разведку, в которой Советский Союз был впереди планеты всей, хотя после трагических событий в девяносто первом году и ее затронул ветер перемен. С тех пор СВР прошло через реформы, проведенные часто не наилучшим образом и не способствовавшие повышению эффективности ее работы. Особенно пострадала Служба от назначения на высокие должности людей, имевших весьма посредственное представление о специфике ее работы, однако вследствие политической целесообразности и выгоды на верху порой попросту не обращали внимание на серьезнейшие последствия подобных назначений. Некоторое время ходили слухи об обратном переподчинении СВР в ФСБ, в составе которой она якобы будет действовать лучше. Предполагалось, что перевод проведут в несколько этапов в течение пары-тройки лет, но тектонические события на мировой геополитической карте привели к отказу от идеи очередной реорганизации. При этом накал критики в адрес Службы не уменьшался и выплескивался волной недовольства с каждым разом, когда случалось какое-либо событие, чье зарождение не было заблаговременно вскрыто разведкой. Таким образом регулярно всплывали сообщения, в том числе от сотрудников СВР, что добываемая ведомством информация совершенно не удовлетворяла военно-политическое руководство страны и разговоры о слиянии с ФСБ только усиливались. Изменение же ситуации произошло незаметно для большинства экспертного сообщества и обозревателей. Начиная приблизительно с две тысячи двенадцатого года, повальная критика несколько снизилась, хотя недовольные сообщения продолжали появляться особенно с началом Арабской весны. Данный факт сбивал с толку и вводил в заблуждение подавляющее большинство тех, кто внимательно следил за всем, что вертелось вокруг вопроса слияния, включая и зарубежные спецслужбы. Кое-где в статьях появлялись предположения, будто СВР чуть ли не провело операцию по улучшению своего имиджа в СМИ, а главными затейщиками вброса выступили некоторые высокопоставленные чиновники Службы с целью не допустить окончательного формирования общественного мнения, где их ведомство выступало неэффективной самостоятельной единицей. Подобной версии не верили, хотя и она быстро нашла своих сторонников. События воспринимались некой межведомственной грызней и борьбой отдельных кланов в политическом руководстве России, что в результате сыграло на руку тем, кто владел если не полной информацией о происходящем, то как минимум знал куда больше других.

Все началось восьмью годами ранее с момента, когда в машину советника российского посольства в США была подброшена бумажка, которую он заметил лишь по пути назад, когда случайно взглянул на сиденье справа от себя. На нем лежал смятый клочок бумаги, которого раньше в машине не было. Данное обстоятельство насторожило дипломата, однако он решил не подавать виду и продолжил ехать также, как и раньше, поскольку не без оснований опасался за собой слежки, особенно после сообщений контрразведчиков о не ослабевающей плотности наружного контроля вот уже целую неделю. Столь сильное «опекунство» связывали с приездом министра иностранных дел России в Вашингтон, назначенный на следующую неделю и никто не хотел скандала накануне встречи двух главных дипломатов обоих государств. Советник тогда не обратил внимание, были ли еще рядом какие-нибудь машины диппредставительств других государств, но внутреннее чутье ему подсказывало, что автор подброшенной бумажки знал, кому он бросил записку. В конце концов вычислить нужную машину по номерам не было чем-то сложным. Положив бумажку в карман, мужчина отнес находку к своему начальнику, с которым они вместе ознакомились с ее содержанием. Там от руки были набросаны несколько строк на английском языке с просьбой о встрече на конфиденциальной основе по весьма серьезному делу. Указанное в записке место для следующего контакта неизвестный выбрал довольно удачно с учетом означенных условий, но когда информация попала на стол к резиденту, то последний отнесся к ней с большой долей скептицизма. Никто не мог дать гарантию, что подобной «инициативой» некоторые круги в американском истэблишменте не попытаются сорвать намеченные переговоры по ближневосточной проблеме. История знала подобные примеры и разведчикам никак не хотелось пополнять их число. Кроме того, не исключался и вариант с психически больным человеком, коих в посольстве нагляделись немало. Да и опять же, никто не мог дать гарантию, что «психбольной» — не какая-нибудь провокация с американской стороны, тем более этот прием ими применялся часто. Посовещавшись, на первый раз решили вообще никак не реагировать и логика решения была проста: если это подстава, то скорее всего больше со стороны незнакомца никаких записок не последует. С другой стороны серьезно настроенный инициативник попытается вновь выйти на контакт, что, впрочем, совершенно не означало немедленного появления к нему доверительных чувств. Напротив, в резидентуре подумают сотню раз прежде чем связываться с ним и только после всестороннего анализа и с разрешения Центра примут окончательное решение.