Дмитрий Старицкий - Гром победы

— У вас, смотрю, два аппарата здесь, — показал я на телефоны.

— Здесь две линии? — Именно так, ваша милость. Одна на городскую станцию. Всем известная. Вторая тайная только в отдел второго квартирмейстера генштаба. Мы ее ночью подключили. Майор немного помялся, потом попросил.

— Господин командор, вы как императорский ближник имеете влияние на придворных… — Говори короче, майор. Что нужно? — Соколятник.

— Что такое соколятник? — Императорский соколятник это здание где содержаться ловчие птицы, обученные бить птиц на лету и обслуживающие их ловчие. С рассветом мятежники начнут выпускать почтовых голубей. Соколы могут их сшибить с неба, и мы узнаем, кому пишут мятежники и какие отдают им приказы.

— Умно, майор. Пиши приказ номер один по Чрезвычайной императорской комиссии о призыве на временную воинскую службу, в связи с чрезвычайным положением в империи, весь штат императорских ловчих в отдельный отряд при отделе второго квартирмейстера генерального штаба генерала Моласа и подчинении этого отряда майору… — Сувалки, господин командор. Моя фамилия Сувалки.

— Майору Сувалки. Впредь до отмены в империи чрезвычайного положения. Ответственность за материальную часть Императорского соколятника возложить на самих ловчих. Основание: указ императора Бисера Первого от первого февраля о создании Чрезвычайной комиссии. Написал? Давай подпишу и поставлю печать.

Снег все валил и валил. Пушистый такой крупный мягкий. В свете желтоватого света раскачивающегося со скрипом масляного фонаря снежинки косо падали как по ниточкам. Красиво. Балует нас природа напоследок. Окрестные деревья, одевшие ветви снегом, стали похожи на сказочные существа, в которых при небольшом воображении можно находить различные фигуры, как в облаках. А уж в неверном свете раскачивающейся под крышей крыльца лампы и подавно. Пора было встречать посыльных от высланных к самому городу лыжных разъездов. И я выбрался на воздух от канцелярского стола майора Сувалки. Дельный оказался офицер. Впрочем, иных Молас к себе на службу не берет. Перед самым рассветом появились первые перебежчики из столицы. Все конные. В одиночку и малыми группами. Гвардейские офицеры, которые вопреки официальной пропаганде узурпатора умудрились узнать, что император жив и решили остаться верными присяге, которую давали, вступая в имперские вооруженные силы. Все как один из древних семей коренной империи. Как правило, это были ротные и эскадронные субалтерны. Всего один подполковник и два майора. И ни одного артиллериста, что характерно. Их разоружили и поодиночке допрашивали в кордегардии спешно разбуженные люди Моласа. Освободившиеся от этой обязательной процедуры аристократы ждали, перетаптываясь под снегом, когда Бисер повелеть соизволит принять у них присягу себе лично, а не империи вообще. Столичная гвардейская аристократия на поверку оказалась не такой уж и монолитной. Или чересчур ревнивой к возвышению клана Тортфортов.

— Что ж, господа хорошие, солдатиков то своих бросили на произвол судьбы, — упрекнул я их, выходя из временной резиденции имперской разведки и контрразведки.

— Ждите. Императора вчера контузило взрывом так, что никто его специально для вас будить не станет. Все ждут пока его императорское и королевское величество само выспится. Врачи так велели. И вы ждите. Сколько вас? — оглядел я это понурое воинство, считая по головам.

— Тридцать семь всего? Негусто. Неужто вся императорская гвардия состоит из предателей? — Какова будет наша дальнейшая судьба, господин полковник, — спросил меня один из гвардейских майоров, разглядев мою петлицу.

— Капитан-командор Кобчик, к вашим услугам, — представился я.

— Чрезвычайный императорский комиссар. С вами, господа, все просто. Так как вы бросили своих солдат, то из вас будет сформирован штрафной офицерский взвод, чтобы вы могли вернуть себе честь, пролив свою кровь на передовой в боях с инсургентами. Вопреки моему ожиданию лица офицеров посветлели. Они были довольны моим приговором. Осталось на это уговорить Бисера. Но как бы мне не были интересны эти перцы, потому что против нас сейчас выступают такие же, пришлось их бросить и поспешить на окраину городка, где наметилась странная движуха. По полю, взрывая бразды пушистого снега, ревя мотором и треща пропеллером, довольно быстро ехали самые натуральные аэросани белого цвета с закрытой остекленной гондолой. Картинка… прям скажу, как из советского кино «Семеро смелых». Быть такого не может? У блокпоста аэросани остановились, захлопав пропеллером на холостом ходу, и из них вылез Молас и еще два офицера с ним в лейтенантских рангах. Генералу очень понравилось мое выражение лица, разглядывающего это чудо техники.

— Что, Кобчик, думал, что один ты можешь создавать технические шедевры. В Будвице как ты, наверное, заметил, хороших инженеров всегда хватало.

— Я не об этом, экселенц. Я о двигателе внутреннего сгорания, который на этих аэросанях стоит. Откуда он? — Из республики, — ехидно ухмыльнулся Молас.

— С завода. По частному заказу.

— А… — начал я фразу о том, что вроде бы как такой движок обещали мне.

— А у вас, В Реции, ни реки не замерзают, ни снега как такового нет для такого транспорта.

— На чем он работает? — ох как мне стало любопытно, несмотря на то, что совсем не ко времени новой техникой заниматься.

— На газолине, — ответил генерал и сам в свою очередь начал расспрашивать.

— Перебежчики есть?

Утренняя поверка показала, что в расположении верных императору частей дезертиров не обнаружено. Очень отрадный факт. Указом императора создали штрафную гвардейскую роту для перебежчиков от инсургентов к нам. Все они стали временно фельд-юнкерами, без разницы какой чин носили до того. Альтернатива «смытия позора кровью» была служба в штрафниках до окончания чрезвычайного положения. Я уже прикинул, что расстрельные команды буду формировать именно из этих офицеров — графов, баронов и фрейгерров. Нечего своих горцев постоянно подставлять. Винтовки им после присяги раздали старые, однозарядные. Какие были в наличии. Некоторым и того не досталось — вооружали их охотничьими винтовками от лесничего. Сами-то офицерики только с сабелькой и револьвером из столицы приперлись. Никакой практичности у этой аристократии. Ушли на задание ловчие соколятники с большими укрытыми клетками на санях. Им дали небольшую охрану. Символическую. Так как их дело не воевать, а сведения перехватывать. А в случае опасности тикать во все лопатки. Подтянулись драгуны, притащившие за седлом на веревках пешую разведку от мятежной гвардии. От лыжников пришли вестовые. И отправлена им смена. Телефонные звонки постоянные со странными разговорами о то что бабушка плохо себя чувствует в обстановке последних суток. Рыдает или не рыдает по императору… и прочая бытовая лабуда для стороннего уха непонятная. Сведения все стекались в кордегардию, где обрабатывались людьми майора Сувалки. Молас еще не сказал своего «заднего» слова. Заперся с Бисером в его «госпитальной палате» и что-то там перетирали с глазу на глаз. Я мотался по округе и латал «тришкин кафтан» личного состава, который ни на что не хватало. Четверть людей задействована только в разведках разных. Еще пятая часть на обеспечении. И десятина на личной охране императора. Что осталось? Меньше половины. Как хочешь, так и воюй. Наконец Молас вызвал меня в палату Бисера.