Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика

И выходило, что это не инженер, не найдя поблизости корзины для мусора, сорил здесь обертками. Значит, все-таки — Алекс, совсем недавно? Удаленный из Сфинкса после применения оружия…

Маклайн вновь включил рацию и вызвал Батлера. Ареолог не отвечал.

Командир «Арго» снял шлем, вернул пистолет в кобуру и начал подниматься по склону, стараясь не делать резких движений.

Все впечатления от пребывания внутри Сфинкса он убрал в некий воображаемый сейф, тщательно запер его и не был намерен открывать до конца марсианской эпопеи.

Перемещаться по камням без боли никак не получалось, и Маклайн время от времени позволял себе крепкое словцо. Но ругался он только мысленно, да и то — шепотом.

…Командир «Арго» владел навыками скалолазания, и все-таки потратил немало сил и времени, прежде чем добрался до той площадки, где его втянуло в Сфинкс — спускаться зачастую бывает гораздо труднее, чем подниматься. Площадка была пуста, и не было там теперь никакого входа. Астронавт окинул взглядом каменную стену и, прихрамывая, направился к ведущей вниз древней тропе, надеясь увидеть там поднимающегося ему навстречу Каталински или спускающегося Батлера. Или их обоих.

Но ни на карнизе, ни у подножия Сфинкса никого не оказалось. И все так же молчала рация инженера. Ареолога Маклайн больше не вызывал. В глазницу Сфинкса могло занести восходящим воздушным потоком ту самую обертку, которую бросил внизу, перед восхождением по карнизу, он сам, Эдвард Маклайн…

Оставалось надеяться только на то, что инженер что-то перепутал, не слишком внимательно рассмотрев схему. Или уже был здесь, не увидел никакого входа и бродит теперь где-то вдоль другого бока Сфинкса. Точнее, ездит на ровере. Ну, а рация… Любое устройство время от времени ломается. В полном соответствии с одним из законов Мерфи: «Если что-то может сломаться, оно сломается непременно. Если что-то не может сломаться, оно сломается тоже. Иногда — в самый что ни на есть неподходящий момент». А еще здесь по какой-то причине могла возникнуть зона радиомолчания. Почему бы ей и не возникнуть? Как сформулировал бы тот же Мерфи: «Там, где может возникнуть зона радиомолчания, она обязательно возникнет. В самый неподходящий момент».

Собственные аргументы представлялись Маклайну не очень убедительными, но он просто отстранился от них и, спустившись на равнину, задался другим вопросом: что предпринимать? Ждать инженера здесь — или направиться в лагерь?

Правое колено болело и почти не сгибалось, пешее путешествие до лагеря представлялось занятием не самым легким, поэтому Маклайн решил подождать.

…Он, подложив под себя перчатки, просидел на камне минут двадцать, но тщетно — вокруг не было видно ни ровера, ни инженера. Командир «Арго» мысленно выругался, с трудом поднялся на ноги и похромал вдоль Сфинкса, надеясь, что Каталински все-таки догонит его. На встречу с Батлером он не рассчитывал.

Утром инженер проснулся с тяжелой головой. Мышцы болели, словно он всю ночь, подобно Сизифу, таскал камни. Окружающее воспринималось отстраненно, как будто весь мир был отгорожен от него толстым стеклом. Кажется, ночью ему снились какие-то странные сны. Но что это были за сны, Каталински не помнил.

Мысль о еде почему-то вызывала у него отвращение, но инженер все-таки заставил себя сделать несколько глотков мультивитаминной смеси — и эта смесь показалась ему абсолютно безвкусной.

А потом он подошел к рации и отключил ее. Сам добровольно перекрыл канал связи с ЦУПом. Если бы его спросили, зачем он это сделал, он не смог бы ответить.

Немного постояв, рассеянно разглядывая пол и словно бы о чем-то размышляя, Каталински круто развернулся и направился к выходному люку модуля.

Новое марсианское утро было пасмурным, но почти безветренным. Над хищным Сфинксом висела легкая белесая дымка. Вездеход выглядел как-то нелепо, он был неуместен здесь, на этой древней равнине.

Каталински присел на ступеньку трапа, широко расставил ноги, упираясь в песок задниками ботинок, и скрестил руки на груди. Внешний мир по-прежнему находился за толстым стеклом. Нужно было выводить контейнеры, грузить золото, а потом готовить модуль к старту, но инженер как будто забыл обо всех этих хлопотах. Он просто сидел и задумчиво смотрел себе под ноги. Потом поддал носком ботинка бурый гладкий камешек, и тот со стуком закатился под широкий бампер марсохода.

Каталински равнодушно проводил его глазами и перевел взгляд на далекий Марсианский Лик. И подумал о том, что не ошибся в своем предположении. Исполин действительно не был мертвым монолитом, наподобие вытесанных в скалах египетских храмов. Он жил какой-то своей таинственной жизнью, он менялся. Сейчас на его каменном боку, обращенном к модулю, серебрился безукоризненно правильный прямоугольник. Его там не было, когда инженер вышел из «консервной банки», — это Каталински знал точно.

Марсианский Сфинкс, вернее, то, что земляне называли «Марсианским Сфинксом», был способен на метаморфозы.

Инженер почему-то совершенно не удивился и вообще не ощутил никаких эмоций, воспринимая реальность — или то, что казалось реальностью — с безразличием лежащей в холодильнике рыбы. Встав с трапа, он подошел к вездеходу и снял фонарь с брошенного на сиденье шлема. Зачем ему нужен фонарь, он не знал, но ему и в голову не приходило искать какое-то объяснение. Перчатки Каталински надевать не стал. Обогнув ровер, он неторопливо зашагал по равнине к каменному колоссу, прямо к серебристому пятну. Зашагал, словно был морским судном, плывущим на свет маяка. Или мотыльком, летящим к смертельно обжигающей лампе.

Прямоугольник медленно приближался, и было уже понятно, что это ворота. Огромные закрытые ворота, к которым вели несколько широких каменных ступеней. Вероятно, это была верхняя часть высокой лестницы. За долгие века песчаные бури сделали свое дело, засыпая все вокруг, и теперь ворота оказались совсем близко к поверхности увядшей планеты.

Да, раньше Каталински не видел здесь ни ворот, ни ступеней, не было такого входа и на схеме командира, — но инженер совершенно не думал об этом. Никаких вопросов у него не возникало, и он брел, как во сне, спокойно глядя в пространство перед собой.

Сфинкс навис над ним. Астронавт, чему-то улыбаясь, медленно поднялся по полустертым ступеням. И остановился на верхней площадке возле высоких двустворчатых серебряных ворот с массивными дугообразными бронзовыми ручками. Сбоку от ворот, из покрытой разводами мелких извилистых трещин бугристой стены (или бока марсианского существа), торчал на высоте чуть больше человеческого роста длинный, толщиной с руку, стержень из темного металла.