Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика

Леопольд Каталински довольно легко приспособился к своему новому состоянию. Оказалось, что он вовсе не исчез, не растворился, — а просто стал другим. Провал в памяти казался невосполнимым, но, видимо, что-то случилось с ним во время этого провала, и теперь в нем словно существовали две личности. Они вполне уживались, частично накладываясь одна на другую, сливаясь друг с другом. Причем вторая, новая, личность все больше преобладала. Но это не вызывало у инженера душевных осложнений. Он безболезненно вжился в иное состояние, и не возникало у него никаких мыслей по этому поводу.

Он точно знал, что ему нужно делать, и не сомневался в том, что выполнит свое предназначение. Первые шаги уже удались — и нужно было двигаться дальше.

Его совершенно не тревожило то, что он не может вспомнить подробности своего, как будто бы недавнего, прошлого, он жил теперь только будущим… хотя — вот парадокс! — ради будущего ему предстояло окунуться в прошлое…

Он ступал босыми ногами по холодному каменному полу коридора, но не испытывал никакого физического дискомфорта. В коридоре царила кромешная тьма — не египетская, а марсианская, — но он не нуждался в свете. Чувства его перестроились, и внешний мир воспринимался по-иному, не так, как раньше. Каталински уже думать не думал о Флоренс, оставшейся там, где он должен был оставить ее. Все его мысли были направлены на достижение следующей, основной, цели.

Он шел в темноте, размеренно дыша, не ускоряя и не замедляя шаг, и точно знал, где и куда нужно повернуть. Его не интересовало, появляются ли эти боковые проходы только перед его приближением или же были там и раньше. Он просто поворачивал направо или налево, спускался по ступеням, шел по тянущимся под уклон галереям, абсолютно уверенный в том, что движется именно туда, куда ему следует двигаться. Он не знал, как долго продолжается его путь в недрах Сфинкса, потому что время теперь не имело для него никакого значения.

Пройдя ровно столько, сколько ему было нужно, Каталински спустился по очередным ступеням и вышел на просторную площадку перед проходом в стене. Проход был размером с обычную двустворчатую дверь. Вокруг по-прежнему господствовал мрак, но площадка виделась инженеру желтым куском сыра, а проем окаймляли желто-зеленые полоски. Там, за проемом, находился конечный пункт его маршрута. Вторая личность инженера именовала этот пункт Истоком . Вторая личность знала, что, оказавшись внутри Истока, можно перенестись в прошлое.

Инженер привык считать, что перемещения во времени ни в прошлое, ни в будущее невозможны. Попасть вперед, в завтрашний день, нельзя, потому что этого дня еще нет. И назад, во вчерашний день, прогуляться тоже нельзя, потому что его уже нет.

Однако теперь эта убежденность совершенно спокойно уживалась с новым знанием: все-таки можно дважды войти в одну и ту же реку…

Он ровным шагом прошел через короткий тоннель и оказался в обширном помещении, стены которого сходились в вышине в одну точку. Это была пирамида, вырубленная в толще Сфинкса. Астронавт отчетливо видел ее гладкие грани своим новым зрением, не нуждающимся в свете. Эти стеклянно блестящие, уходящие ввысь грани представлялись ему дымчатым кварцем золотисто-коричневого цвета, и второе «я» подсказывало ему, что дымчатый кварц — не простой камень. Он возбуждает фантазию, и его предназначение — вывести мысль из темноты подсознания в светлую сферу озарения и сверхсознания.

Неслышно ступая по гладкому полу, Каталински прошел в центр зала и сел в позе лотоса, падмасане, положив ладони на бедра. Медленно запрокинул голову — и увидел вверху, прямо над собой, загоревшийся солнечным золотом глаз. Глаз смотрел на него, и астронавту показалось, что тело его стало невесомым и, воспарив над полом, медленно возносится к источнику света.

Он поднимался все выше и выше — то ли наяву, то ли в собственном воображении, проплывая мимо золотистых стен, и в его сознании все отчетливее проступали какие-то знаки. Так из-под уничтожаемого весенним солнцем льда появляются верхушки камней.

Теперь он знал не только то, что должен попытаться предотвратить планетарную катастрофу. Он знал теперь, что изменение прошлого совсем не обязательно приводит к изменению будущего. Может случиться и так, что в будущем все останется прежним, а из той точки времени, где было произведено вмешательство, потянется побег новой реальности, появится новая ветвь… Можно доставить побольше гвоздей под Ватерлоо, чтобы французы смогли-таки заклепать английские пушки. Можно устроить крушение поезда, везущего в Россию Ульянова. Можно разбить пивной кружкой голову будущему фюреру. Спасти рукописи Эйнштейна. Убрать стрелка из книжного склада в Далласе. Сорвать запуск «Челленджера». Но не всегда изменится именно это будущее…

Тем не менее он должен был попробовать. Пройти путем пешки и обернуться ферзем, который и решит исход партии.

Леопольд Каталински закрыл глаза. Воздух вибрировал, и в унисон с ним вибрировали и тело, и сознание. Все текло, плавилось, меняло формы, проваливаясь в воронку инобытия.

Вспыхнул в сознании золотой глаз — и закатился за горизонт…

То, что ему привиделось, было тревожным и неприятным. Он, совершенно голый, лежал в тесной ледяной пещере. Кто-то замуровал его в толще льда, и не было оттуда никакого выхода. Он лежал на спине и видел над головой бледное расплывчатое световое пятно, и знал, что это — солнце. Оно продолжало светить там, за стенами пещеры, его лучи проникали сквозь лед, — но он никогда уже не вырвется наружу, ему суждено до скончания времен пребывать здесь, в ледяном склепе. И не доведется ему больше увидеть солнце — настоящее солнце, а не слабый рассеянный отсвет… Голова у него болела, и ныл подбородок, но это не помешало оформиться неожиданным мыслям — ясным, возникшим словно ниоткуда мыслям, прозрачным, твердым и беспощадно холодным, как куски льда.

«Всю свою жизнь мы видим, ощущаем не истинный мир, а только смутное отражение этого мира. И то, что мы считаем истиной — всего лишь игра полусвета и полутеней, туманная завеса, сквозь которую не в силах проникнуть наше сознание. И только перед смертью открывается у нас иное зрение, и мы на миг обретаем способность разглядеть подлинный облик мироздания. Мы наконец-то постигаем настоящую реальность… но уже не успеваем ни с кем поделиться этим открытием. Потому что умираем и навсегда лишаемся возможности видеть как источник, так и отражение… А те, кому удалось вернуться, те, кого не принял свет в конце тоннеля, — ничего не помнят о том, что открылось им перед уходом…»

Эта мысленная конструкция показалась ему такой странной, она была такой непривычной и необычной для него, что он с трепетом подумал: это конец, это пришла смерть.