Иван Белов - Ненависть

– А их нет, – огорошил фельдфебель. – Не путай, парень, трудовые лагеря на востоке и западе. В Европе заключенных использовали на заводах и фабриках, а здесь исключительно на лесозаготовках. Хотя вру, есть тут парочка производств, идите за мной, покажу.

Мамчур, с легкостью ориентируясь на территории лагеря, миновал бесконечные развалины жилых бараков, и привел экскурсию к бетонному зданию, похожему на коробку без окон. На торце остатки мощной вентиляционной системы.

– Вот первое, – Мамчур любовно провел рукой по намертво приржавевшим воротам, способным пропустить грузовик. – Помогите.

Створки поддались напору наемников и с жутким скрипом открылись, выпустив волну ледяного, наполненного влагой воздуха. Внутри небольшое помещение и новые ворота, на этот раз открытые настежь. По изъеденным временем стенам забегали лучи фонарей. Большое, холодное, абсолютно пустое здание. Склад или хранилище какое.

– Забойный цех, – спокойно сообщил Мамчур. – Загоняли скотину, сыпали «Циклон» в гранулах, пятнадцать минут и готово, вентиляция газ вытягивает и можно вытаскивать.

– Сурово, – произнес кто-то из наемников.

– Да нормально, – хохотнул Мамчур. – Главное без крови, одно дерьмо остается, гадят от страха. Мы, поэтому, завтрашнюю смену не кормили, меньше уборки, и на харчах экономия.

– И сколько вместимость?

– Голов триста можно набить, – прикинул Мамчур. – А рядом еще три камеры, вот и считай.

– О какой скотине идет речь? Это бойня? – изумился Рудольф.

–Ты тупой или прикидываешься? – Мамчур посветил прямо в лицо.

– Он ничего не знает, – послышался голос невидимого в темноте Стрелка. – Святая простота в первозданном виде.

– Жертва телевизора? – расхохотался Мамчур. – Это фабрика смерти малыш, для переработки таких как ты в промышленных масштабах. Мероприятия в рамках госпрограммы по снижению численности населения захваченных территорий. Всего каких-то сто двадцать миллионов нелюдей, вылетевших в трубу. Как птички, фьють-фьють.

– Нет, – Руди отшатнулся и едва не упал.

– Да, – голос Мамчура ударил набатом.

– Егор, – беспомощно позвал Руди, чувствуя, как воздух сгустился и наполнился ядом.

– Слушаю, – бесстрастно прозвучало из темноты.

–Почему ты мне не сказал?

–А ты бы поверил?

Рудольф повернулся и молча вышел, ориентируясь на пятно белесого света, нестерпимо режущего глаза. Позади отдельные реплики и злые смешки. Голова кругом. Он рухнул на колени, и шумно проблевался в ближайших кустах. Господи, почему? Так не должно быть. Принялся жадно хватать воздух ртом, чувствуя острый, терпкий привкус мертвечины.

Послышались шаги, рука легла на плечо, и знакомый голос спросил:

– Ты в порядке?

Руди оглянулся, увидел Рокаса и промямлил:

– Уходи, я побуду один.

– Это ничего не изменит, – пожал плечами радист. – Попробуй успокоиться.

– Тебе легко говорить.

– А тебе легко судить? Ты ни хрена не знаешь, твои глаза открылись минуту назад, как у щенка несмышленыша, мои годом ранее. Я приехал в поисках романтики и приключений, а увидел такое, от чего волосы встали дыбом, и невозможно заснуть, проваливаясь в бездну кошмаров. Хотел заработать, купить маленький домик на берегу Балтийского моря. И знаешь что? Теперь он мне не нужен, его стены будут сочиться кровью, а фундамент будет стоять на костях, и я всю жизнь буду держать это в себе, и никому не открою малейшей толики правды. Все кто с нами, попали в замкнутый круг насилия, грязи и лжи. Это не оправдание, это приговор для каждого из нас, вынесенный на небесах.

– Нас обманывали, – глухо обронил Руди. – Я верил… А что теперь?

– Теперь придется смирится. В прошлом обитают чудовища и лучше их не тревожить. Забей правду в самые грязные уголочки души, заглуши вином, наркотиками и кровью, здесь каждый так делает

Рудольфа забила мелкая, противная дрожь. Некоторым знаниям лучше оставаться во тьме. Иначе они прорывают тонкую, защитную оболочку, рвут сердце на части, перемалывают ослабевший разум в труху, и ты уже размазан по стене тонкими, жалкими клочьями. Смят, как обрывок бумаги в сильной руке, не долетевший до урны и катящийся по мостовой под порывами ветра.

– Сейчас покажe забавную штуку! – послышался голос Мамчура. Наемники покинули газовую камеру, и направились вглубь заброшенного лагеря смерти. Стрелок даже не посмотрел в его сторону. Руди поднялся, и словно в бреду поплелся за остальными.

– Крематорий, – возвестил фельдфебель, подойдя к низкому, заглубленному в землю зданию с потрескавшейся кладкой, покрытом мхом и лишайником, и торчашим сбоку огрызком рассыпавшейся, кирпичной трубы. – Самая паршивая работенка какую я знаю, заключенные на подвозе трупья, с ума пачками сходили, менять приходилось еженедельно.

Крематорий сохранился почти идеально, наемники осторожно проследовали внутрь, заинтересованно вертя головами. Свет проникал в высокие окна, стены отделаны пожелтевшим, расколотым кафелем, на полу догнивали стальные каталки, под ногами хрустело стекло. Рудольф замер на входе. У противоположной стены четыре огромные печи, две скалились черными провалами топок, две закрыты. Аккуратно приставлены совковые лопаты, щетки на длинных рукоятях, железные кочерги. Люди словно вышли минуту назад, сейчас откроется дверь и рабочий озлобленно заорет, прогоняя непрошенных посетителей.

– Отличные муфельные печи, фирмы «Топф и сыновья» из города Эрфурта, – Мамчур с грохотом выдвинул металлический поддон. – Старые модели работавшие на коксе, тело сгорает примерно за тридцать минут, остальное отправляют в костедробилку.

–Угля, наверное, уйма уходит, – предположил Лис.

– Да не очень, – Мамчур продолжил инспекцию страшных печей. – Главное разжечь, потом само полыхает, одна хитрость, хозяюшкам на заметку, в начале самых толстых нужно пихать, они горят лучше, жирок так и шкворчит. Детей живыми бросали, корчились они уж больно забавно.

Наемники засмеялись.

– Печами редко пользовались, нерентабельно, пепел на поля cбрасывали, помидорчики растут, залюбуешься, – пояснил фельдфебель, возясь с заслонкой. – Здесь не Европа, земли навалом, основную массу хоронили за пределами лагеря в общих могилах, если прогуляться, сразу найду.

– Точно нет, – отказал Вольф, безучастно разглядывая стены и потолок. – Мы спешим.

Мамчур открыл печь и поморщился:

– Лентяи, мать их, последняя смена недоработала, – он вооружился лопатой и принялся шуровать в топке, выгребая страшные находки: кучу костей, позвонки, почти целую, грудную клетку. Последним выпал, и покатился по полу выбеленный человеческий череп без нижней челюсти.

Голова мертвеца, в абсолютной тишине, процокала по кафелю, замерла и злорадно уставилась на Руди пустыми глазницами.