Авторов Коллектив - Адептус Астартес: Омнибус. Том I (ЛП)

Восхитительная ярость вновь принесла тьму, но на этот раз она была мокрой от благословенного святого красного…

Завьен услышал звуки бойни. Его бег сломя голову сквозь растения ускорился десятикратно.

Если он сможет догнать Ярла, поймать до того, как его брат достигнет имперских позиций, то Завьен сможет предотвратить катастрофу — невинную кровь и чернейший позор.

Его красно-чёрный доспех — тёмно-красная артериальная кровь и чернота пустоты между мирами — был месивом сгоревших символов, серебряных пробоин там, где при падении содрало краску с поверхности керамита, и растёкшихся брызгов грязи, когда Завьен мчался через болота.

Но необходимость придаёт силу усталым рукам и ложным мускулам помятой брони того, кто несёт на своих плечах гордость ордена.

Завьен ворвался на поляну, на которой сражался брат. Он сжал указательные пальцы — одним выпустил в спину своего брата шквал болтерных снарядов, а вторым наполнил пилотопор кружащейся смертоносной жизнью.

— Ярл!!!

Предательство.

Что же это за безумие? Быть поверженным одним из своих сынов? Сангвиний, Ангел Крови, отвернулся от искажённых демонов, которых убил и расчленил. Его имя выкрикивал один из сыновей, который мчался по золотым зубчатым стенам, когда небо над головой горело.

Примарх закричал, когда раздался гневный голос оружия его сына. Болты разбивались об его величественную броню. Собственный сын, один из любимых Кровавых Ангелов, пытался его убить.

Такого не могло быть.

И в это мгновение Сангвиний решил, что и не было. Здесь была ересь, а не неверность. Богохульство, а не открытое предательство.

— Что за порча охватила тебя!? — закричал Ангел на своего лживого сына, — Какое извращение очернило душу Кровавого Ангела и заставило служить Архиврагу?

— Сангвиний! — закричал предавший сын, — Отец!

Завьен вновь прокричал имя Ярла, не зная, слышит ли его на самом деле брат. Крики, которые раздались в ответ из вокс-усилителей, заставили похолодеть кровь Завьена — ревущая, грохочущая литания на архаичном Высшем Готике и языке Ваала, который Ярл никогда не учил.

Братья встретились в окружении изувеченных тел мёртвых зеленокожих. Ярл блокировал первый удар Завьена, ударив пиломечом плашмя по рукояти его топора. Доспех Ярла был покрыт трещинами и дымящимися дырами от попаданий болтов, но его сила была невероятной. Со смехом, который казался почти чужым, Ярл отшвырнул Завьена.

Потеряв равновесие от безумного пыла своего брата, Завьен отступил — перекатился в боевую стойку и припал к земле по голень в воды топи.

Ярл вновь прокричал что-то на пугающем древнем диалекте — слова, которые Завьен узнал, но не понял. Как и Ярл, он никогда не учил ваальский и не изучал форму Высшего Готика, на которой говорили десять тысяч лет назад.

— Сын мой, пусть это не будет твоим концом. Присоединяйся ко мне! Мы сразимся с Гором и утопим злые амбиции в крови его порченых воинов!

Сангвиний снял шлем — знак чести и доверия, несмотря на то, что вокруг бушевала война — и покровительственно улыбнулся непутёвому сыну. Его сострадание было легендарным. А честь не вызывала сомнений.

— В этом нет нужды, — с царственной улыбкой сказал Ангел Крови, — Присоединяйся ко мне! К моему отцу! За Императора!

Завьен уставился на своего брата, едва узнавая лицо Ярла в слюнявом оскале отвисшей челюсти, которая встретила его взгляд. Лицо брата было красным от сверкающей влаги, которая катилась из кровоточащих глаз.

Бессмысленная череда слов загрохотала из истекающего кровью рта Ярла. Казалось, что он задыхался собственным безумным смехом.

— Брат, — тихо сказал Завьен, — Ты больше не с нами.

Он встал на ноги и отбросил прочь опустевший болт-пистолет. Завьен сжал обоими руками в красных латных перчатках пилотопор и пристально посмотрел на брата, которого больше не знал.

— Ярл, я не твой сын и больше не твой брат. Я — Завьен, Расчленитель родом с Кретации, и стану твоей погибелью, если ты не позволишь мне стать твоим спасением.

Ярл издал булькающий смешок, и кровавая слюна потекла с губ, когда он захрипел на языке, который не должен был знать.

— Ты опозорил мою линию крови, — с бесконечной печалью сказал Ангел, чьё богоподобное сердце раскалывалось от богохульства перед глазами, — Меня ждут Последние Врата. Тысяча твоих хозяев падёт от моего клинка прежде, чем они получат доступ в тронный зал Императора. Я больше не потерплю твоей затянувшейся ереси. Иди же, предатель. Время умирать!

Сангвиний расправил могучие белые крылья, перламутровые и яркие как солнечный свет среди огненной бури, которая бушевала на стенах. И со слезами на глазах, слезами отчаяния от предательства собственного сына, ринулся вперёд, чтобы покончить с этим богохульством раз и навсегда.

И я понял, что не смогу его одолеть.

Говорят, что, когда нас делают теми, кто мы есть, когда мы отвергаем свою человечность и становимся орудием войны, страх вычищают из наших физических тел, а триумф впитывают наши кости. Это выражение, больше похожее на плохую поэзию, всегда приписывают воинам-проповедникам Адептус Астартес.

Верно, что поражение для нас анафема.

Но я не могу его одолеть. Он — больше не тот воин, с которым я тренировался десятилетиями, не брат, каждое движение которого я могу предвидеть.

Его пиломеч, всё ещё мокрый от зелёной крови, летит по дуге вниз. Я едва блокирую и уже соскальзываю назад по серной грязи. Я знаю причину. Я знаю о… действии генетических истин. Разум не может вместить его иллюзорную ярость. Ярл использует всё, что у него есть, всё, что наполняет его мускулы большей силой и тратит больше энергии, чем может позволить функционирующий разум. Я чувствую щелочную вонь его крови сквозь повреждения доспеха — системы затопили летальные дозы боевых наркотиков. В безумии Ярл не может остановить поток, который растворяется в его крови.

Сила, божественная мощь, убьёт его.

Но недостаточно быстро.

Второй отбитый удар, третий и четвёртый, который обрушивается на мой шлем, блокированный удар головой, который треснул меня по наручу и сделал руку вялой, пинок, который молотом обрушился на нагрудник уже тогда, когда я отскакивал, чтобы уклониться.

Удар грома. Всё кружится перед глазами. Огонь в спине.

Думаю, что он сломал мне позвоночник. Я пытаюсь сказать его имя, но раздаётся лишь вопль.

Гнев, чёрный и цельный, чьи щупальца несут чистейшее намерение, подкрадывается на грани зрения.

Я слышал, как он хохотал и проклинал меня на языке, который не должен был знать.

А затем не слышал ничего, кроме ветра.

Сангвиний поднял предателя с пренебрежительной лёгкостью.

Над его головой метался и корчился богохульник. Ангел Крови гордо подошёл к краю золотых стен, смеясь и плача от побоища внизу. Это было трагедией, но в то же время было прекрасно. Человечество использовало свои величайшие силы и достижения для собственной гибели. Боролись сотни титанов, а миллионы людей умирали вокруг их железных пят. Небо было в огне. Весь мир пах кровью.