Авторов Коллектив - Адептус Астартес: Омнибус. Том I (ЛП)

Аполлус отгородил свой разум от боли. Он представил Высшую Базилику на Кретации, мире-крепости ордена. Десятки тысяч свечей горели вдоль каменного края прохода базилики. По одной в память о каждом Расчленителе, облачившемся в черный доспех смерти. Свечной воск использовали для крепления свитков с литаниями к броне для каждого нового космического десантника роты смерти. Когда Аполлус был капелланом-инициатом, он провел годы, присматривая за свечами, соблюдая катехизис почтения, десятилетиями его разум закалялся, лишь это позволяло ему ходить среди проклятых ордена и сохранить рассудок.

Капеллан ушел в себя, в воспоминания, одновременно наблюдая, как истязатель разрушал его плоть.

— Он молчит, владыка. Он не будет говорить, — истязатель поклонился, когда вошел в палату, не отрывая взгляда от изгибов черной брони на ноге его повелителя.

Абаси Аман в полном боевом доспехе сидел на огромном троне, вырубленном из богатого рудой камня пещеры вокруг него. Он сидел неподвижно, как краденая скульптура из великих залов монархов.

— Ничего!? — голос Абаси Амана прогрохотал по всей пещере. Металлический резонанс динамиков его шлема зазвучал машинными нотками в закрытом пространстве.

— Он не кричит, мой господин.

— Значит, ты подвел меня, — сказал Аман, встав.

— Нет, нет. Возможно…, - истязатель начал запинаться, его рот пересох от страха смерти, — может быть, он ничего не знает.

Аман рванулся вперед, в мгновение ока пересек палату, как черное размытое пятно и поднял в мучителя за шею. Истязатель захрипел, его руки тщетно вцепились в латную перчатку Амана

— Он скрывает что-то, — одним движением запястья, Аман сломал шею истязателя, — я почувствовал это на поле боя, он скрывает что-то от нас, — Аман продолжал говорить с вялым трупом в руках, — я раскрою его тайны.

Аман приблизил труп к себе и прошептал.

— Они будут моими.

Боль. Аполлус проснулся, ожидая резкого поцелуя лезвия или жестокого внимания нейронных цепей. Но не было ни того, ни другого. Одинокая фигура стояла перед ним, скрытая в тени. Ломаный свет от горелки, казалось, избегал силуэта, мерцая по краям, но не освещая его.

Аполлус оскалился. Ему не нужно видеть своего врага, чтобы узнать его. Он слышал, как два сердца стучали, как неукротимый двигатель в груди. Тень перед ним — Адептус Астартес, величайших среди предателей, истинных пешек архиврага. Космодесантник Хаоса.

Кровь прилила к мышцам Аполлуса, когда он начал сопротивляться оковам. Запертая в его генетическом коде ненависть велела ему растерзать фигуру на части, чтобы он упал замертво. Он подавил рык. Было что-то еще, что-то вцепившееся в его разум, как роющиеся грызуны. Он чувствовал запах. За резко пахнущими жирными маслами, которыми десантник-предатель смазывал свои доспехи, ощущалось развращающее зловоние варпа

— Псайкер, — зарычал Аполлус.

— Ты наблюдателен для марионетки ложного бога, — десантник Хаоса шагнул вперед, отбросив тень с таким же усилием, как человек снимает капюшон, — пока ты взывал к крови, к вашему отцу-калеке за силой, я принял силу Великого Изменителя, — предатель размял руки, — его безграничное величие течет в моей крови.

Силовая броня воина была зеркально-черной, ее края скруглены, а поверхность отполирована до ярчайшего блеска. Но она не отражала ничего, что было в камере. Его полированная броня была лишена инсигнии ордена или других символов преданности. Аполлус отвел взгляд. На доспех было трудно смотреть. Он был сразу темным и бесформенным, но прочным, как каменная стена, окружающая их.

— Ты был там, в бою, — сказал капеллан, снова осмотрев врага.

— Я Абаси Аман. Как мне называть тебя, капеллан? — десантник склонил голову в притворном уважением.

Аполлус посмотрел на нагрудник Амана и был удивлен, теперь он мог увидеть свое отражение, но истерзанная фигура на доспехе мало чем была похожа на то, каким он видел себя в последний раз.

Истязатели знали свою работу.

В распоряжении мастеров-мучителей была мощная смесь токсинов, которые приостанавливали работу клеток Ларрамана и не давали телу исцелиться, как оно бы сделало в любом другом случае. Сотни глубоких рваных ран и темно-синих гематом покрывали его тело. Несколько слоев кожи была срезано с его живота, обнажив мышцы. Его лицо было измождено и лишено прежней твердости черт. Аполлус встретил в отражении взгляд и посмотрел в собственные глаза. Его собственный взгляд прожигал насквозь, напоминая то, что он уже знал — он никогда не сдастся.

Аполлус посмотрел на тьму шлема Амана.

— Ты ищешь покаяния, предатель?

Аман засмеялся, вызвав гулкий звук, который казался неуместным от кажущегося нематериальным существа.

— Мои Истязатели сломили многих подобных тебе. Но ты…ты все еще держишься. Ты так близок к смерти, но не выдаешь своих тайн, — Аман зашел за спину Аполлуса. Он расстегнул свой шлем со звуком разгерметизации.

— Если твое тело не дает мне ответы, то я вырву их из твоего разума.

— Я предупреждаю тебя, предатель. Узнать мою тайну — значит отринуть свою жизнь, — прорычал Аполлус.

Аман схватил Аполлуса, пальцы обвились вокруг горла капеллана.

— Ты не в том положении, чтобы угрожать, капеллан, — Аман разжал хватку, — избавь меня от своей набожности. Это последние мгновения твоей жизни, — Аман снимал рукавицы, — я найду ответы, отдам твою душу своему хозяину и оставлю твое тело гнить, как царство твоего отца.

В глазах Амана потрескивали потусторонние молнии, перескакивающие в его вытянутую ладонь. Он вновь сжал пальцы. Энергии слились в мерцающем шаре белого огня. Аман пробормотал молитву на нечеловеческом языке, и температура упала ниже нуля. Кровь побежала из ран в теле Аполлуса, и его конечности начали покрываться инеем.

— Я не знаю… страха, — пробормотал Аполлус, заставляя свой язык работать в вязкой жидкости, заполнившей рот.

Огненный шар соскочил с руки Амана в туловище капеллана и рассыпался сетью молний, которые растеклись по плоти и скрылись под ней.

Аполлус закричал.

Аман ворвался в его разум. За мучительные мгновения ментальные барьеры, которые капеллан возводил десятилетиями, были разорваны. Разрушив преграды, Аман продолжил с большей осторожностью. Скорость или пренебрежение могли оставить от Аполлуса трясущуюся шелуху, и уничтожить его разум, вместе с искомыми тайнами.

Цепи, связывающие Аполлуса, гремели как оружейный огонь, вторя конвульсиям. Его кожа шла волнами, как поверхность воды, из ноздрей сочились сгустки наполовину свернувшейся крови.

Аман врывался глубже. Он вычищал поверхностные мысли, что возникали в сознании Аполлуса и расценивались сейчас как ложная память. Кровь побежала изо рта капеллана, который теперь исторгал почти непрерывный поток слов.