Авторов Коллектив - Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)

Слова обожгли его как огонь. Что они говорят? Неужели они пытаются найти способ спасти его после всего, что произошло? Неужели они сохранили веру в него — ту веру, которую сам он давно утратил? Они назвали его по имени. Никто не называл его Хойзаном больше сотни лет. Неужели они стремятся выразить ему симпатию?

«Я Воин-Богомол. Мне не нужна ваша любовь. Я не ищу милосердия».

Мысли отчаянно метались в его мозгу.

— Тем не менее, магистр, — раздался другой голос, — ваши поступки красноречиво говорят сами за себя. В конечном счете нас не интересуют ваши побуждения — лишь в той мере, в которой они объясняют, как некто подобный вам мог столь окончательно отвернуться от света. И вы нам в этом не помогли.

«Я не ищу милосердия».

— Магистр Богомолов. — Еще один голос, на сей раз женский. Инквизитор или сестра из Адепта Сороритас. — Этот Совет полагает, что Воины-Богомолы не полностью испорчены. Мы считаем, что они верно следовали приказам своего магистра и что сам их магистр был убежден, что исполняет волю Императора. Орден будет отлучен на сто лет. Мы ожидаем, что в течение этого времени Воины-Богомолы продемонстрируют верность и раскаяние, достаточные, чтобы вернуть орден обратно пред лик Императора. Что касается Оотеки, магистр, ни один Богомол больше не будет рожден в ее стенах. Если твой орден переживет изгнание, им придется искать другое пристанище. Им предстоит не только искупление, но и новое рождение.

Она моя.

Взгляд Неотеры не дрогнул. Магистр ничего не сказал. Образ Оотеки, великого монастыря-крепости, мелькнул перед его внутренним взором. Ее стены поглотило пламя, а изумрудные стяги Легиона Богомола рассыпались пеплом и развеялись на ветру. Потеря родного мира очень ранила душу Неотеры. Боль была так сильна, что заставила вспомнить о почти утраченной человечности. И все же это оказался не конец. Сквозь угли пожарища он видел крохотный проблеск надежды, пережившей огонь. Искупление, дарованное его преданным боевым братьям, принесло магистру радость и глубокое облегчение. По шрамам на его щеке скользнула единственная, едва заметная слеза.

«Я не ищу милосердия. Для себя я ничего не прошу. Я не ищу милосердия. Вы и без того сделали слишком много».

«Но еще остаешься ты, Богомол. Даже если тебя запутали и ввели в заблуждение, словно смертного глупца, которого Хаос прельстил обещаниями богатств, славы или власти, — даже и в этом случае ты не более чем жалкая пародия на Астартес, с хлипкой волей и замутненным рассудком. Твое легковерие оскорбляет Императора. В его свете нет ни малейшей двусмысленности — нет, он ясен, чист и не запятнан сомнениями или двоякими толкованиями. Даже если изначально у тебя и не было злого умысла, твоя наивность дала пищу злу. И хуже того: ты заставил других неосознанно творить зло. Твои приказы втянули Воинов-Богомолов в войну и обратили против их веры. В конечном счете даже верный капитан Маэтр взбунтовался против тебя.

Пойми, владыка Богомолов, что твои заблуждения вырвали из наших рядов целый орден. Ты восстал против самого Императора. Это уже не просто мятеж — это ересь. А затем самый преданный из твоих капитанов восстал против тебя. Гражданская война посреди гражданской войны. Как нам понимать эти действия? Должны ли мы счесть поведение Маэтра свидетельством того, что в твоем ордене сохранился истинный дух Астартес, несмотря на то что сам капитан исчез? Или нам следует заключить, что у всех Воинов-Богомолов проблемы с верностью, что это дефект вашего геносемени? Может, ваша генная линия ненадежна, Богомол? Есть ли вам место в Империуме Человечества? Может ли Император взирать на вас без жалости, презрения или отвращения?»

— Тебя не казнят, магистр Неотера.

Голос показался знакомым, но после обвинений псайкера голова у Неотеры так кружилась, что имя не приходило на ум. А теперь произнесенный вслух приговор поразил его как громом. На Воина-Богомола обрушилось беспросветное отчаяние, словно целый мир упал ему на плечи. Неужели они намерены его пощадить?

— У тебя отберут доспехи и заключат в Пенитенциаконе. Там ты будешь влачить жизнь во тьме и одиночестве. Оставшись один на один со своей совестью, ты либо осознаешь истинную цену совершенного тобой предательства, либо умрешь в неведении.

Сознание Неотеры помутилось. Мир, рухнувший магистру на плечи, вдавил его в символ аквилы на полу. Его неизменно прямой и решительный взгляд поплыл, прежде чем воин сумел невероятным усилием воли преодолеть взметнувшийся ужас. Он скрипнул зубами, еще не веря в страшный приговор. Его не казнят — но как он сможет жить дальше?

«Ты не просил о милосердии. И мы немилосердны».

Главную палубу “ Византийца ” усеивали смердящие трупы зелёнокожих. Раньше это был военный корабль, господствовавший среди звёзд — огромный крейсер типа “Кастелян”. Теперь он превратился в обломки, стал частью скитальца, который плыл в космосе и кишел паразитами.

Такое поле битвы вряд ли можно назвать славным.

Тиамед хмурился, выдёргивая меч из разорванной болтами туши вожака, вытирая клинок об грубую орочью броню, чтобы избавится от крови и запаха.

— Это была грязная работа, братья, — заметил он Ворде и Маджелну.

— Да, зелёнокожие — отвратительные твари, — подтвердил Ворда, жестокий Храмовник, чинивший разорванную клятвенную цепь силового топора.

— Действительно подлые, — согласился Маджелн, хотя он и считал орков достойными противниками.

— Но не столь мерзкие, как вонь бесчестия от твоего поступка, Тиамед, — вклинился другой голос.

Три воина в изношенной чёрно-жёлтой броне медленно вышли на свет.

— Что ты сказал? — разъярённо спросил Храмовник, поворачиваясь к обвинителю.

Сервомоторы подошедших рычали и жужжали во время движения, но слышались и хрип и стаккато механизмов. Говоривший шагнул вперёд и слегка повернулся. Стало видно крылатую молнию на наплечнике.

— Злобные, — усмехнулся Маджелн не в силах скрыть отвращение. Он добил своего противника и встал рядом с Тиамедом. С силовой булавы на палубу угрожающе капала кровь убитых зелёнокожих.

Ворда встал с другой стороны от Тиамеда, обнажив силовой топор.

Тиамед ничего не говоря выпрямился в полный рост и извлёк собственный клинок. Затем наклонился, крепко сжал один из клыков вожака и вырвал трофей из слюнявой пасти.

— О каком бесчестье ты говоришь? — рявкнул он, держа руку низко и ладонью вниз, призывая братьев не вмешиваться. — Быстро отвечай, Баллак, а то я ошибочно приму твои слова за вызов.

Чёрные Храмовники по своей природе были воинственными. Также как и Злобные Десантники, хотя причиной их ярости служил несколько иной источник. Это ничуть не способствовало дружеским отношениям. Точнее, способствовало прямо противоположному.