Андрей Мансуров - Волчица

Ленайна прошла по замызганному бетонированному коридору в задний конец здания. Точно. Вот она — комната-кабинет Управляющего фермой.

Их фермой.

Их бывшей фермой…

Миша и Линда держались сзади: похоже, чуяли её серьёзный настрой.

Эта дверь оказалась не заперта.

Ленайна вошла, окинув быстрым цепким взглядом обстановку (казённо-убогую) и человека за заваленным бумагами столом (тщедушного, и с лицом нездорового серо-зелёного оттенка).

— Мы офицеры Флота. Хотим поговорить с работницами вашей фермы: Людмилой Кравчук и Сандрой Джоунс.

Какое-то время стояла тишина — слышно было, как шипит, выпуская жиденькую струйку чуть охлаждённого воздуха, решётка старого, обслуживавшего всё здание, кондиционера. И жужжит муха, периодически тыкающаяся в пыльную лампочку.

— Но по…послушайте, господа офицеры! Они… Эти работницы сейчас работают! У них — смена! И я не имею никакого права отрывать их от…

Лицо заморыша лет пятидесяти ещё больше посерело, и покрылось бисеринами пота. Похоже, он не совсем осознавал… Или пытался и правда — выполнить свои чёртовы «административные обязанности по контролю за процессом работы»: мониторы с картинками из подземных блоков занимали целый угол кабинетика.

— Чего ты с ним церемонишься? — выдвинулась вперёд Линда. И даже присела обтянутой кожей задницей на столешницу рядом с чиновником, — Давай я сломаю ему руку, и он сразу станет сговорчивей? Ну, или давай мы его подержим, а Миша его поимеет?!

Чиновник откинулся от стола вместе со стулом, и что-то пискнул, пытаясь ослабить воротник с узлом галстука, явно ставшим тесным, и почему-то сразу превратившимся из аккуратного аксессуара в жалкую смятую тряпочку.

Ленайна подпустила в голос угрожающие нотки:

— Проклятье. Сама не знаю, что меня сдерживает. От того, чтобы не пришибить очередного долбо… Дятла! Ну ты, мудила грешный! Забылся, что ли, на мгновенье? Особый Статус! — она ткнула ему в нос эмблему Танкового Эскадрона на рукаве кителя.

— Немедленно вызови кого-нибудь, и пусть нас проводят! Сначала к Людмиле, а потом — к Сандре! И если ты, или ещё какой-нибудь идиот попробует нам помешать делать с ними всё, что мы захотим — пусть пеняет на себя! Запомнит на всю оставшуюся короткую жизнь в рудниках Иллирии!

Чиновник поторопился пододвинуться обратно к столу и щёлкнуть селектором:

— Дже… — он прочистил горло, откуда вместо слова вырвался не то визг, не то — стон, — Джеффрис! Подойди ко мне в ка…бинет. Немедленно! — писклявый голос, как-то сразу повысившийся на пару тонов, заставлял думать, что он поверил… Что они действительно собирались его трахнуть!

Ленайна поторопилась закрепить эффект:

— И не забудь: выпиши каждой недельный, полностью оплачиваемый отпуск!

Через минуту они шли за хитро ухмылявшимся в седые густые усы пожилым мужчиной по лестничным маршам бесконечной лестницы. На третьем пролёте, когда свидетелей уж точно не могло быть, Джеффрис буркнул, глянув через плечо:

— Привет, Ленайна, привет, Линда! Здравствуйте Миша. А я вас сразу узнал. Во-первых, вас показывают по визио уже дня три… А во-вторых, так приятно видеть Пратчетта на грани обморока. Вы, надеюсь, не успели его… Отыметь? А то у него — геморрой!

— Привет, Тони. — Ленайна просто перешла на обычный тон, — А я-то думала — ты на пенсии.

— Да, выйдешь тут, как же… Можно иногда подумать, что чем лучше положение на фронте, тем больше приходится «затягивать пояса» в тылу. Если ты не в курсе — у нас теперь одиннадцатичасовой рабочий день. И паёк опять урезали.

— Да ты что!.. Его же и так… Еле хватало?

— Ну да. Так что теперь все ходят стройные, подтянутые. Впрочем — не ходят. Правильней сказать — ползают. До кровати и обратно. Ни на что другое ни сил ни времени не остаётся. Так что толстушек-хохотушек у нас в блоке больше не увидите! Да что там: сейчас встретитесь и с Людкой, и с Сандрой — посм о трите сами…

Крепкая мускулистая спина Людмилы, туго обтянутая голубым халатом, маячила в проходе между стеллажами: её обладательница, похоже, нагнувшись почти до пола, заменяла компост в гибких контейнерах (обычных мешках) для грибов. Ленайна, стараясь сделать сюрприз, подала знак своим: чтоб не шумели.

Мощный шлепок по заднице возымел своё действие: спина вскинулась, раздался мощный рёв:

— Что за!.. — полился буквально поток непечатных выражений.

— Приятно видеть, что ты не изменилась! — Ленайна подалась навстречу свирепо развернувшейся женщине с морщинистым красным лицом. Из ноздрей торчали цилиндрики фильтров, а на шее уже явственно обозначились три тоненьких складки-морщины — от старости?!

Глаза женщины вдруг прищурились:

— Ленайна?! Я поверить не могу! Это правда ты, бешеная сучка?! Вот уж не ждала, что тебе настолько снесёт башку, что ты припрёшься сюда!!! — Людмила не стала ждать, а запросто сграбастала старую знакомую прямо как была — в покрытом засохшей глиной и компостом замасленном халате! — в медвежьи объятия.

Ленайна и не подумала отстраняться. Ей что-то укололо в сердце: их помнят! Уж Людмила-то никогда не лицемерит! Всегда говорит то, что думает!

— А где же Линда? — работница чуть отстранилась, — Ба! Да ты ещё с-сучистей, чем твой альфа-лидер! Шикарно выглядишь, чтоб тебя!.. А это кто?

— Это — Миша. Наш напарник по «Волчице»!

— А, ну как же — слышали, слышали… Правда, визио у нас тут нет, но по радио про ваши подвиги передают каждые два часа! Поздравляю! Вот уж жутко, наверное, всё это… А к нам — на отдых, что ли? Или… Ностальгия замучила?! — Людмила прищурилась. Выпустила, наконец, и Линду из медвежьих объятий, в которых трясла её, словно терьер — крысу, пожала Мишину руку, и отстранилась, чтобы взглянуть ещё раз на всю троицу:

— Нет, хуже не стали. А то нам тут слухи пускают, лапшу навешивают: «Армия уродует людей! Делает из них бездушных роботов!» Брешут, стало быть, как поповы собаки: на всё готовы, только б народ не ломил в приёмные пункты… Записываться добровольцами.

— А что, Людмила? Многие записываются?

— Да нет. Нет. Сейчас — немногие. Потому что боятся Армии ещё хлеще ферм, шахт и полей.

— Но Джеффрис, — Ленайна кивнула на молча стоящего, и не без хитринки в глазах наблюдавшего за их встречей мужчины, — сказал нам, что у вас теперь ужесточили режим. Смена — одиннадцать часов! Урезанный паёк. Что может быть — хуже-то?!

— Как — что? Здесь хоть знаешь: поработал до восьмидесяти лет, и — законный пенсионер. На всём готовом. А там — вдруг убьют?!

— Чёрт возьми… Вы что — не знаете статистики? В боях гибнет не больше ноль семидесяти пяти сотых процента рядового состава в год! Это даже меньше, чем ваши показатели смертности от болезней и несчастных случаев!