Юрий Никитин - На пороге

– С законом не спорят, – согласился я. – Особенно, когда у него такие мускулы, что и сисек не видно. Нужно подумать, какие есть пути… Те, кто это задумал, не на виду…

Она скосила глаза на свою грудь, но не попалась на провокацию, сделала вид, что не услышала, сказала небрежно:

– Если не знаешь, то что там думать? У тебя нет возможностей, которые есть у наших криминалистов.

– Верно, – согласился я. – У меня нет кувалды для выбивания дверей, но есть голова.

Она с сомнением посмотрела на мой лоб.

– Думаешь, головой лучше?

– Конечно, – уверенно сказал я. – И чем выше чин, тем лоб крепче. В честь нашей доблестной полиции мы даже одну породу рыб назвали!

– Какую?

– Толстолобики, – ответил я. – Как ни крути, но нужно просеивать теперь всех, у кого были контакты с тем Германом. Или хотя бы Жоржиком.

– Его так и зовут?

– Георгий Авилов, – ответил я. – Но имя Георгий очень уж… Георг, Джордж, Жорж, Егор… Представляешь, Жорж Победоносец, пронзающий копьем змия?

Она отмахнулась.

– Звали же его Егорием, и ничего… Просеивать уже начали. Сразу же. Наш аналитический центр никогда не спит. Нужно только сказать, чтоб искали Георгия Авилова, а не всяких Жоржиков.

– А потом, – сказал я, – когда окажется, что кто-то из них получал указания от анонима по имейлу или по звонку с телефона, который не отследить, придется…

Я задумался, она спросила быстро:

– Что придется?..

– Придется, – ответил я мудро. – У тебя компьютер есть?

– Есть, – ответила она. – И даже включать умею.

– Прекрасно, – сказал я. – Мне нужно воспользоваться. Обещаю не смотреть твои закладки на порносайты.

Она отмахнулась.

– Да смотри сколько угодно, лишь бы не запачкал мне там все вокруг.

– Вокруг не запачкаю, – пообещал я.

Она поколебалась, вид такой, что ищет как бы еще уесть, сообщила:

– Я же говорю, руководству все доложили. Там целая бригада аналитиков ищет все ниточки.

Я ухмыльнулся.

– Полиционеры?.. Да, они молодцы.

– Не вижу причины для иронии, – сказала она холодно. – Лучшие люди идут на службу в охрану порядка.

– Точно, – сказал я, – а остальные, что никуда не годятся, в науку. Бозоны всякие открывают, черные дыры, лекарство от рака… В самом деле, кому вся эта ерунда нужна, когда самое главное – научиться ходить строем.

– И отдавать честь, – добавила она. – Ты умеешь?

– Нет, – ответил я честно. – Честь у меня одна, никому не отдам. А вы можете отдавать ее любому вышестоящему. И даже друг другу.

Она фыркнула, оглядела меня критически.

– Понимаю-понимаю, зачем такой вызывающий тон. Боишься, что потащу, как проигравшего, в постель снова. Потому так вот и стараешься показаться еще неприятнее, чем ты есть.

Я фыркнул.

– Разве? А может, мечтаю быть изнасилованным?..

Она сделала широкий жест в сторону постели.

– Выбирай. Либо на диване, либо в постели.

Я сказал жалобно:

– А домой не отпустишь?

Она покачала головой, голос прозвучал неумолимо:

– Ты на подозрении, за тобой должен быть глаз да глаз. Возможно, даже привяжу к кровати.

– А если мне в туалет? Потащу за собой кровать?

– Отведу на веревочке, – сообщила она. – У меня здесь чисто, не заметил, конечно?

Я вздохнул, сказал с мукой:

– Ладно, ты меня сломила… Бери меня, терзай, наслаждайся моей чистотой, невинностью и девственностью… Я лягу с краю?

– К стенке, – ответила она кровожадно. – Чтоб и не пытался сбежать! А пока дожевывай, не могу смотреть на грязную посуду, пока не вымою.

Мы не снимаем запреты, подумал я, поглядывая на нее искоса, мы их перемещаем. К примеру, раньше в сексе была масса запретов, в теперь сняты, зато появилась масса в других местах, где раньше не было.

Улицы переходили где угодно, полная свобода, как сейчас в сексе, потом появилась «зебра» для пешеходов, затем и по «зебре» нельзя, когда изволишь, а только по сигналу светофора… Работа усложнилась до невероятности, потому если ее нельзя упростить, то упрощаем в другом месте: хозяйка, к примеру, не готовит обед три-пять часов, как было раньше, а всего три-четыре минуты, а то и вовсе покупает готовое, но зато остается больше времени на микроскоп и рассекатор поврежденных ДНК.

Ингрид подготовлена так, как невозможно было бы не только сто лет назад, но даже в эпоху молодости ее родителей. Не только изощренные тренажеры, но и научно выверенная методика сделали ее тем, чем она сейчас является, однако все равно ежедневно и ежеминутно требует полной отдачи, работы до изнеможения.

И потому, мелькнула мысль, начинается еще одно расслоение в обществе, как на толстых и поджарых, так и на живущих в свое удовольствие, спустя рукава, и живущих на пределе усилий.

Я вот жил на пределе усилий в нейросеттинге, даже ночью ставлю опыты и рассчитываю, как переставить буквы в геноме, а она точно так же вкалывала на тренажерах, как накачивая мышцы, так и отрабатывая скорость и точность стрельбы по движущимся целям.

Она перехватила мой взгляд, поинтересовалась с насмешливым удивлением:

– Что, у меня тушь с ресниц потекла?

– Если бы, – сказал я, – был бы повод похихикать. А то совсем уж безукоризненная… А это недемократично и должно быть недопустимо в демократичном обществе. Остальные женщины могут подать в суд, ты нарочито выглядишь красивее и вообще элитнее, чем они, а это их унижает, нарушая равноправие.

Она нахмурилась, долго смотрела с подозрением, наконец пробормотала:

– Рубль дам, только скажи, где гадость замаскировал?

– Какую гадость? – спросил я чересчур искренне. – Я в самом деле восторгаюсь. Ты как выставочная…

– Лошадь?

– Ну почему лошадь, – сказал я с подчеркнутым негодованием, – почему лошадь? Просто выставочный экземпляр! Например, машины для убийства. Или образец для модели будущего киборга-полицейского!.. Что, тобой и повосторгаться нельзя?

– Нельзя, – отрезала она. – Другим можно, а тебе нельзя. У тебя все получается с ухмылочкой. Даже когда не ухмыляешься, я все равно вижу ее, такую наглую и превосходящую… есть такое слово? Не спорь! Если я сказала, значит, есть… Или так хочешь сказать, что снова жрать намылился? Сколько в тебя влезает?

– Потому что с тобой, – заверил я. – Когда я в лаборатории, то клюю по зернышку, как птичка. Мелкая такая, не то, что ты, страус. А с тобой и я малость оживотниваюсь. Или остраусливаюсь.

– Поняла, – сказала она, – ложимся или посмотрим, какие нити наши специалисты нащупают за это время? У тебя после еды кровь приливает к мозгу или к желудку?

Я пробормотал:

– А если соглашусь посмотреть, то это не будет расценено как…

– Не будет, – заверила она. – Иди к столу. Да не к обеденному!

– Извини, – сказал я виновато, – у меня все на обеденном. Включать комп умеешь? Ах да, ты говорила, вечно все забываю…