Николай Шмелёв - Фобос (СИ)

После швартовки, в глухом закутке «Харона» начался делёж добычи, прямо, как после пиратского набега. Командир вначале пытался отмежеваться от участия в жеребьёвке, но, ему, всё-таки всучили принадлежавшую часть добычи. Проходил делёж просто — нарезали бумагу, на которой написали наименование вещей и перемешали всё это в гермошлёме. Кто-чего вытащит — всё по честному. За командира тянула Кузнецова и, как заметил один из участников жеребьёвки, Чайнику достались наиболее интересные вещи, если свалить в кучу обе доли: Люськину и Ника.

Петерсон, в очередной раз умотал к своему начальству, демонстрировать очередную находку. Корабль без него не скучал, а готовился к ужину. Запах, доносившийся из камбуза, намекал именно на это. Отцы-командиры уединились в адмиральской каюте корвета, пригласив туда командира фрегата. Горин не замедлил воспользоваться предложением, так как измаялся от безделья и, сопутствующей этому бездействию, скуки. Шелтон поделился найденными раритетами: и с Виноградовым, и с Груздем, и с Шариковым, но, самую красивую вазу было решено, общим голосованием, преподнести Горину. Основание каменное изделие имело остроконечное и настолько острое, что оставалось только удивляться, как она сохраняет равновесие даже после того, как её качнули. Критический угол наклона, после которого ваза падала, составлял более семидесяти пяти градусов, но, при меньших значениях, она неизменно возвращалась в вертикальное положение.

— Впервые чувствую себя корсаром, — сказал Шелтон. — Постоянно не покидает мысль, что раритетов хватятся.

— Ну, и что с того? — равнодушно ответил Виноградов. — Если и имеется опись хранилища, то она секретная и не все знают про неё. Скорее всего, бумага просто затерялась в архивах, а про хранилище правительство страны рекомендовало забыть, в своих же собственных интересах. Доказать, что вещи принадлежат им, будет просто невозможно — ведь не из музея же из спёрли!

— Но всё-равно, — не унимался Шелтон. — как-то — неуютно…

— Да брось ты! — вставил своё слово старпом. — Как ты говорил, следов присутствия людей не было. Никаких следов в пыли? Значит, как запечатали бронированную дверь в конце пятидесятых годов XX — го века, так сразу же и постарались забыть про этот эпизод. Тех хранителей в живых уже нет лет…

Николай Афанасьевич хотел подсчитать продолжительность времени забвения, упорядочив это событие в годах, но, запутавшись в летосчислении, бросил это занятие. Махнув рукой, он подтвердил свою позицию безразличия к минувшему времени. К тому же, пришло другое время и уже открылся заветный погребок. Вот и аромат нектара разнёсся по всей каюте, если это аморфное понятие применимо к сорокаградусному пойлу, каким бы названием его не обозвали. Горин решил обмыть приобретение и налил свою порцию в вазу. Аромат усилился многократно, постепенно перерастая в нестерпимую вонь. Случайно, выяснилась одна из способностей вазы. То, что она обладала и другими качествами, почти ни у кого, из собравшихся, не вызывало сомнений…

Изя стоял в дверях медблока и заискивающе заглядывал Белой в глаза. Она монотонно, с безразличным выражением лица, смазывала прыщ на носу Блюмбера, который на следующий день и так бы прошёл. Горидзе подошёл сзади и громко рявкнул:

— А ну-ка, дэдуля — подвынься!

Изя Львович аж взопрел от возмущения. От обиды — тоже. Особенно, за намёк на возраст. Снизу, от неожиданного испуга, тоже посвежело…

Горидзе ещё пару секунд подумал и добавил:

— И пэсок с собой забэры — вэнык в углу. Совок — тоже…

— Следующий! — громко скомандовала медсестра и Блюмберу ничего не оставалось делать, как ретироваться.

Вано долго жаловался на поясницу, на слабость и боли в суставах. Полученную заветную мазь, которая была ему нужна, как сарафан макаке, он долго соображал, с чего начать светскую беседу ни о чем. Белой это надоело и она взяла в руки клизму, намереваясь полноценно вылечить сына гор, на ближайшее время и, в перспективе, на несколько дней вперёд. Вахтангович тут же поспешил удалиться, вслед за Блюмбером.

Хударев добыл, где-то в районе Брайтон Бич, украинскую горилку. То, что это голимый самопал, ни у кого не вызвало сомнений, так как четвертная бутыль не имела этикетки и была лишена плотно закупоренной пробки. Вместо неё торчал бумажный кляп, имевший хождение в народе ещё в далёкие годы двадцатого века, пока бумагу не вытеснил полиэтилен. Вплоть до конца семидесятых можно было встретить такую импровизацию. Но в это время… Собравшийся консилиум с крайним недоверием отнёсся к подозрительному продукту. Даже привезённые свежие огурцы не вдохновляли на самопожертвование. Нужен был доброволец, но, его пока не находилась. Налитая в стакан жидкость ничем себя выдавала: ни с плохой, ни с хорошей стороны. Подошедший Блюмбер проявил инициативу и поджёг зажигалкой горючую смесь. Она вспыхнула ровным, еле заметным синим пламенем. В это время, в кают-компанию, каким-то ветром, занесло Горидзе. Со словами: «Всо — ыду объяснатся в лубвы!», он поинтересовался — нет ли сто грамм для храбрости. Изя указал ему на стакан, вокруг которого собралась комиссия по выявлению дефектов самогоноварения. Вано резво схватил ёмкость с горящим нектаром и поднёс ко рту. Дикий рёв огласил стены кают-компании, но, самогон, всё-таки, попал по назначению. Ничего не понимающий Вахтангович бешено вращал глазами и хватал ртом воздух. От некогда роскошных и пышных усов, почти ничего не осталось. Отдельные пучки волос, уцелевшие в адском пламени, сиротливо дымились, постепенно затухая. Вонь из-под носа распространялась на всю кают-компанию… Если этот тошнотворный запах мучил спецназовцев, то, можно было себе представить, что чувствовал Вахтангович.

Вано под руки проводили в его каюту. Горилка оказалась весьма ударная, в соответствии со степенью горения и сын гор рухнул: от алкоголя и позора.

— Кажется, Блюмбер тоже вошёл в резонанс с решётчатой структурой кристалла, — поделился своим мнением Огурцов.

— В любовный раж он вошёл, положенный на ревность, — возразил Кротов, дивясь, как быстро валит с ног украинский продукт.

— Тут закуски не напасёшься! — внёс свою лепту, в разговор, Кувальцев. — Огурцами сыт не будешь…

— Да уж! — возбуждённо подтвердил Бубнов. — Такую горилку аборигены, как минимум, салом закусывают. Или очень жирной колбасой — сам видел. А от огурцов мы сами потом зелёными будем, как огурцы.

Початая четверть ждала своих героев, распространяя по каюте привлекательный аромат, словно готовясь к опылению. Опылители не торопились, морально готовясь к общению с обольстительницей и были заняты поисками подходящих харчей…