Юрий Шубин - Статус неизвестен (СИ)

Вода так прозрачна, точно слежавшийся воздух, прижатый тенями нависающих деревьев, выжимал из струящейся по заводи хрустальной амброзии озоновый слой для целой планеты.

Драчливая пара на тощих корявых ногах, маскарадно раскрашенных птиц, хлопотала, выдергивая широкими наконечниками клювов нежные подводные корешки растений. И запрокидывая голову, отправляли их в длинную глотку, набивая отвисающий мешком зоб. Парс почувствовал идущую от воды сырую прохладу. Высокие вытянутые силуэты речных деревьев накрывали тенью неглубокий канал соединяющий эту заводь с водоемом побольше. Стекло воды напоминало темный вощеный паркет. Где под тенями, там, где царила самая непроглядная темень, в глубине, таинственным огненным сиянием, тлели капельки неярких световых вспышек. Мерцающий в толще воды огонь был явлением противоестественным и оттого привлекательным. Рогаточник завороженно глядел на движение полыхающих светлячков под водой. Его горло, нежно-кремового цвета, шевелилось и вздрагивало с интересом склонившись над бесконечными вариациями приближающихся огней. Холодная химическая реакция световой энергии как бы играла голубым подводным свечением.

И тут произошло то, к чему ни рогаточник, ни, тем более, наблюдающий со стороны человек не были готовы. Вода внезапно вздохнула, обмакнула берег плеском волны и рассеклась надвое. Отблески брызг резанули по глазам. Фонтан лохматым цветком взлетел вверх и развалился, окатив собой дребезжащую заводь. Вырвавшееся на поверхность чудовище разъяло огромные челюсти и жадно вцепилось в рогаточника. Непрерывно подкидывая верхнюю ударную часть пасти и как крюками вбивая, подтаскивая упирающееся, визжащее существо острыми передними зубами себе внутрь.

Кривоногие птицы сорвались, костеря водяное чудище и быстро, и шумно захлопали крыльями, и поднялись в воздух, затерявшись в соседних заводях.

Лес кричал, пугал, не договаривал, врал, не до слышал, дрожа на звенящей струне отчаяния. Ленивая вода ходила ходуном. Задние ноги рогаточника судорожно подергивались волочась по песку. Кольца толстого чешуйчатого тела пугающе блестели. Узловатые, перекрученные вены вздулись от напряжения и влажно отблескивали, стаскивая рогаточника в чавкающую слякоть. Брызги красных капель запятнали траву.

Бедное животное дергалось от боли. Тяжелая челюсть с кривыми зубами расслаблялась только затем, чтобы перехватить добычу чуть дальше и сжаться вновь. Вырваться нечего было и думать.

Это не было поединком. Это было убийством первой степени. Запланированной трапезой. Схваткой упирающейся беспомощности с лазутчиком смерти, хитрым и опытным убийцей.

Тот, которого почти уже не стало. Не было. Будто и не жил он совсем. Один кургузый хвост. Хотелось собрать все свои силы и вырваться, но ноги отнялись от страха, и зубы чудовища застряли в мягких тканях, как зубья китобойного гарпуна. Тот кто засасывал рогаточника, мог зваться как угодно, но Парс назвал его кайманом. Дрожь пробежала по позвоночнику рогаточника. Кайман шумно выдохнул, переводя дух и вместе с воздухом на песок вылетели осколки, обломки палаше образных рогов. И вопрос: «Почему он позволил с собой это сделать», уже не относился к тому, кто поместился внутри другого существа.

Разогревая и смазывая слюной шерстинки похолодевшей от страха пищи. Всю в ранах и продавчиках, подвигая и пошевеливая по пищеводу в нужном внутриутробном направлении. В едкое озеро желудочного сока. Хрустя костями, корежа ребра и не позволяя дышать и жить. Он начинал растворяться в нем, разжижаться, перевариваться.

Парс осознал это с ужасающей практичностью миропонимания и неподдающегося осуждению звериного удобства.

Фактически он становился кайманом и там, где был рогаточник, уже никого не было. Совсем никого. И когда рогаточник был окончательно проглочен, раздувшийся кайман подобрел и даже стал флегматичным. Ему и хотелось то всего с кем-то поделиться своей радостью. Ведь в принципе он был симпатяга. Светящиеся наросты, служащие для привлечения внимания оттеняли изумрудно-зеленые полосы вдоль всего туловища. Тело рептилии тяжело вихляя перегнулось, когда кайман повернул бархатно-черную голову и посмотрел на человека. Сверкающий как кусок графита мертвенно-черный зрачок прожег Парса насквозь. И тяжелым булыжником все опустилось вниз его живота, придавив десантника к земле. Хвост каймана шумно ударил по воде, а морда начала подниматься в его сторону. У рептилии был гипнотический по простоте помыслов и недоказуемости его вины взгляд. С того момента как их глаза встретились они уже намного больше понимали друг о друге. Ведь в аду нет ненависти. Кто-то все равно рано или поздно тебя убьет, а тот, кто пожалеет-навсегда украдет твою душу. И это были уже не они, те прежние. И оба их туловища готовы были успеть доказать это. Напряжение нарастало. Взгляд отекающей «субмарины» засасывал. Без шансов. Основательно. Морозящим кристаллом распирая головной мозг. Это было так изощренно жестоко и маетно, что Парс первым кинулся на рептилию, тренируясь умирать.

С пониманием того, кто перед ним, что не стоит друг-другу мозолить глаза и продемонстрировав легкость и силу своих движений, кайман плюхнулся в помутневшую воду и быстро, черно-зеленым штрих-пунктиром ушел на дно, в тень под деревья.

Уступил.

Лес оставался молчалив и как бы подавлен сотнями подстегивающих опасений. Парс охлопал пыль с одежды ощущая за собой некую победу. Долина зеленым клином глубоко уходила под туманные пики гор. Скалы впереди меркли в дымчатом фиолетовом сумраке. Больше не скрываясь он, широко шагая, пошел обратно к лагерю, то чего-то чувствуя, перепроверяя некую обиду и загоняя себя темпом.

Это лес. Он так живет и подругому не будет. Просто придя к этой мысли, Парс приучил себя к другой, не менее важной. Пока здешний кайман мокрый — порох следует держать сухим.

И никак иначе через этот лес не пробраться.

Вечерело. Этот день, насыщенный как сироп, утекал за высокий горный кряж. Сумерки улеглись, загустели, затопляя собой неоглядный лес. И когда местное светило уже совсем осело за горизонт — резко пришла ночь.

— Ты скоро там или нам прилечь и подождать?

— Жрать хотелось так, что кора на деревьях казалась медовым пряником и каждый понимал нетерпение Иллари.

Кроны деревьев плотно запечатали поляну на которой устроились на ночлег звездные десантники. Они дважды слышали в небе далекий шум турбины и приняли решение огня не разводить.

Одежду, еще до вылазки Парса, отжали и затем высушили на себе, уже не снимая, но от долгого блуждания по лесу форма зазеленела и могла завтра демаскировать на каменистых участках и малотравье. Натруженные забитые ноги гудели. И троица, поменяв носки на свежие и сухие, расшнуровала горные ботинки и оставила их просушиваться на ночном ветерке.