Александр Конторович - Пепельный рассвет

— Могу.

— Мы бы хотели жить рядом.

— А конкретнее?

— Понимаете… у нас есть свои обычаи. Правила поведения, если точнее. Мы всегда так живём.

— И что из этого следует? Работать вы где хотите?

— Мы… — он оглядывается на старика. — Мы ещё не решили, что именно станем делать на новом месте.

— Ниночка, а вы им что предложили?

— Работать на станции они не хотят — не их профиль. В шахте — тоже. Я им предложила на выбор любую из трех близлежащих деревень — отказались.

— Так… — чешу в затылке. — И что же нам с вами делать?

— Возможно, мы смогли бы торговать…

— Где и чем? Вы ничего не производите — что же продавать собираетесь?

— Но… Другие же что-то ведь выращивают? Не всем удобно возить это на базар самим…

Понятно, передо мною «почтенное» племя перекупщиков.

— Вынужден вас разочаровать — базара у нас нет. И ещё долго не будет. Чем же вы собираетесь на жизнь зарабатывать?

Нахально вру — есть базар. Только перекупщиков на нём не имеется. Да и не нужны они нам.

— Э-э-э… у нас есть деньги… доллары!

— Там, если дальше пройти по коридору, есть комнатка — туалет. Можете обклеить ими стены данного заведения — всё веселее будет смотреться. Повторяю свой вопрос.

Дедок что-то буркнул.

— Тогда, если это можно, мы бы хотели осмотреться на месте.

— Можно. Осматривайтесь. Суток вам хватит?

— Почему так мало?

— Можно и больше. Только вот кормить вас более одних суток никто не станет.

— Почему? — удивляются молодые парни хором. — Мы же заплатим!

— Чем?

Они в замешательстве переглядываются.

Что делать, нет у меня никакого уважения к таким вот «труженикам» прилавка. Мы, разумеется, вполне способны прокормить их и больше суток, даже больше месяца. Но — не хочу. Не хочу отнимать кусок хлеба у тех, кому он нужен гораздо больше. И у тех, кто просто не может его заработать по недостатку сил или иным подобным причинам. Жестоко? Как сказать… Перед нами здесь прошло достаточно много людей. Были и такие, кто работать просто не мог. Хотя и изъявлял подобное желание, не в силах оставаться нахлебником. Девчушки наши из кожи вон лезли, изобретая уважительные причины, побуждавшие таких людей согласиться на какую-то легкую и ненапряжную работу. Дабы не чувствовали они себя дармоедами. Иногда это удавалось…

— Хорошо, — после некоторого раздумья говорит тот парень, что вел переговоры изначально. — Допустим, что мы согласны.

— Не проблема. Садитесь на поезд.

— Обождите, но у нас есть ещё один вопрос!

— И какой же?

— Мы бы хотели жить вместе. По своим законам, так, как жили на родине. Ведь мы же имеем на это право?

— Имеете. У себя на родине. Как хотите — так там и живите.

— То есть?

— Повторяю. По своим законам вы можете жить у себя дома. В Таджикистане, если непонятно.

— Но… это неправильно! Мы будем жаловаться! Местная власть никогда нам в этом не препятствовала!

— Местная власть, в подавляющем большинстве, сейчас кормит могильных червей! А уцелевшие — ожидают суда! Хотите им пожаловаться? Не вопрос…

Они растеряны. Так с ними давно никто не говорил. И даже всесильный аргумент — деньги, отчего-то сейчас не сработал.

— А… что вы нам предлагаете?

— У себя дома , то есть, в жилых домах, можете хоть на ушах стоять — ваше право. Но вот на людях и в повседневной жизни — будьте любезны соблюдать местные законы и обычаи.

Парни переглядываются. Мои слова им явно не по душе.

— Далее. Никакого компактного проживания — не будет. Где поселят — там и жить станете. И съехаться вместе — не дадим. В гости ходить — да хоть каждый день! После работы, ясен пень. Или в выходной. Мечеть хотите? Стройте, мешать не станем. Сами, в свободное от всего прочего время.

Молчание. Народ переваривает мои слова.

— А если мы откажемся?

— Шанцевый инструмент — лопаты, топоры и пилы, мы вам выдадим. Гвоздей отсыплем, килограммов тридцать — на дома хватит. По четыре сухпая на каждого. Даже картошки и семян выделим, хотя их у нас немного. Оружия не дам, самим не хватает. На машинах вас вывезут за стокилометровую зону от ближайшего города, и — скатертью дорога, любезные! Времени на размышление — час. Через это время вы должны дать ответ. Всё!

Через час я провожал взглядом уходящие грузовики. Уехало сто семьдесят шесть человек. Мужчины, женщины. И — что самое тяжелое, дети. Их было шестеро. Мне было очень трудно сдержать себя, тем более, что именно их-то отъезжавшие упорно выставляли напоказ. Надо думать, старшие до конца мне не поверили и пытались разжалобить. С их точки зрения, это была ещё одна попытка потребовать у них какую-то взятку или что-то подобное. Когда же ничего похожего с моей стороны не последовало, они взволновались не на шутку. Видать, поняли, что здесь никто церемониться не собирается. Но никаких дальнейших переговоров не последовало — руководители отъезжавших боялись потерять лицо. Знакомо, с такими случаями я раньше сталкивался. По моему приказу в машины погрузили ещё сотню рационов и два охотничьих ружья. После этого из кузовов спрыгнули на землю десятка полтора молодых парней и несколько девушек — эти уезжать отказались.

— Что же это они так? — интересуется Лапин, наблюдая за отъездом. — Жили-жили… и вдруг — нате вам?

— Они здесь давно обосновались?

— Да как сказать… скорее — заезжают. Постоянно здесь только их верхушка квартировала, оттого и детьми обзавелись. А все прочие вахтовым методом трудились. Два месяца одни, два месяца — другие. Они же тут не только на рынке промышляли. Лес перекупали, ещё что-то… Мэр их привечал…

— И где же он теперь?

— А хрен его знает… уехал куда-то, на охоту вроде бы. Да так и не вернулся.

— Дело в том, что возможность их дальнейшей «работы» в привычном ключе, я сразу пресёк. И устройство национального анклава среди нас — тоже. А для их верхушки это смерти подобно — они власть теряют моментально. Вот и решились на отъезд, авось, хоть там что-то подобное сотворить смогут.

— А смогут?

— Да черт их знает! Нет, сами таджики — народ трудолюбивый и работать могут. Не должны пропасть — мы же их не голыми и босыми в лес выгнали? Всё, потребное для обустройства, им выделили, даже несколько армейских палаток — на первое время, в машины погрузили. А вот уж как их верхушка завернёт…

— Эти, пожалуй, что и завернут. Они, кстати говоря, не только таджики. Уйгуры есть, ещё кто-то… черт их разберёт… Насмотрелся я на этого деда… — сплевывает на землю полковник. — Ему в руки маузер — так чистый курбаши бы и вышел! Он их жестко держал — шибко не забалуешь! И подручные — ему под стать, такие же головорезы. Но внешне — всё чинно выглядит. Не скандалят, никаких вопросов не задают. Но и с другими не общаются. Вообще. Даже воду — и ту из отдельного крана брали! Человек у них заболел, наш врач к деду, мол, надо посмотреть. Тот как отрезал — аллах, мол, лучше знает, кому и что положено. Так и не пустили врача.