Алекс Орлов - Штормовые джунгли

Робот фиксировал окружающие факторы, сличал с имеющимися в архиве моделями и принимал решение к дальнейшему действию, однако пушка всегда была наготове. Пушка – прежде всего, а уже потом – анализ.

Так он выскочил на тропу, поперек которой лежали два гигантских монстра, анализ архивных данных тотчас выдал множество вариантов взаимодействия, но прежде всего – удар хвостом.

Удар хвостом у этих особей был наиболее опасен и неприятен, он мог повредить сочленения гусеничных платформ, поэтому, остановившись на безопасном расстоянии, головная, усаженная датчиками платформа издала модулированный универсальный сигнал, которого обычно боялись все животные.

Его частота могла заставить бежать кого угодно, но этих двух монстров сигнал только разозлил: они стали щелкать зубастыми челюстями и бить по мокрой земле хвостами, оснащенными опасными булавами, и это действие робот-червь воспринял как угрозу.

Его пушка поднялась на струбцине на еще десяток дюймов и сделала несколько быстрых выстрелов, разряжаясь на семьдесят процентов.

Этого хватило, чтобы дорога была освобождена, а крепко побитые и оглушенные монстры, не видя ничего перед собой, рванули в густую и непроходимую чащу, думая, что бегут в сторону воды.

Однако робот не радовался, роботу было непонятно чувство радости – увидев освобожденную тропу, он покатил дальше.

Когда пригревало солнце, он держался тени, когда было холодно, он искал солнечных участков, потому что так проще было держать оптимальную температурную среду, необходимую для штатной работы механизмов и управляющих процессоров, которые имелись в каждой из восьми платформ робота-червя.

Пока все происходило предельно просто: дорога была накатана, робот бежал по ней, на ходу собирая дополнительную информацию. Пришло время, когда густые тенистые леса сменились на песчаные пустоши и основной ориентир – колея «бэ-эм восемнадцать» вдруг начала играть с роботом-диверсантом в странные игры. То она бросалась влево, то вправо, следы были присыпаны взрыхленным грунтом, и робот-диверсант стал испытывать проблемы с пониманием – его аналитические мощности, вшитые в электронные чипы, работали на пределе. Почему преследуемый им «бэ-эм восемнадцать» начал действовать так странно и так резко менял курс?

Тем, кто когда-то конструировал этого умнейшего робота, и в голову не приходило, что их детище будет преследовать машину, на которую вдруг будет организована атака авиационных средств, и этой машине, за которой будет охотиться робот, придется выжимать из себя все, а также полагаться на возможности пилотирующих ее водителей.

Интеллект робота-диверсанта стал раз за разом сталкиваться со следами удара авиационных ракет. Машина была неглупой, она понимала, что это такое и с чем это связано, датчики фиксировали угол схода воронок, видели обломки ракет, датчики фиксировали даже состав этих обломков, из чего робот делал вывод, что раз за разом преследуемый им броневик получал все больше повреждений.

Когда в операционной системе робота созрел вывод, что количество полученных ударов от осколков ракет превысило все приемлемые пределы, робот остановился: он не знал, что делать дальше, и не был уверен, что объект, который он преследует, еще жив.

Робот-диверсант потерял стимул к движению.

Он остановился, завинтил якоря на случай непогоды и отправил запросы на известные ему спутники, чтобы те переправили их на солидные обрабатывающие серверы имперской контрразведки. И в ожидании ответа робот погасил наиболее энергоемкие дополнения и погрузился в сон.

На тайной базе, где находилась семерка боевиков «Гуинверта», время текло однообразно. Ранний подъем, стандартный завтрак из стандартных пищевых батончиков, затем облачение в высокотехнологичные костюмы, проверка оружия и выход на маршруты, которые уже стали знакомыми.

– Линс, Шордер, Стейр, идете к реке.

– Вольфганг, Ингвард, Аренс, вы выдвигаетесь на линию встречи.

– Есть, сэр! – отвечали сержанту Рузвельту его бойцы и выходили на указанные маршруты.

А сам он чаще всего оставался в домике – небольшом строении, сложенном из доставленного сюда скорее всего на грузовом геликоптере туфового камня.

Здесь же имелись гигиеническая комната и туалет, причем в качестве санитарного агента использовалась натуральная вода. Однако, чтобы она не наносила вреда при соприкосновении с кожей, в нее добавлялись специальные ингредиенты, поступавшие в водопровод из специального дозатора.

Бойцам было трудно привыкнуть к тому, что при утренних гигиенических процедурах приходилось подставлять руки под струю воды, ведь ее теплопроводность по сравнению с заменителями была в разы выше.

Для некоторых оказалось трудным обходиться тем, что есть, но это были спецназовцы, которые на спор прыгали в озеро с настоящей водой, поэтому психологически они были к этому готовы. Однако, наблюдая за ними, сержант Рузвельт видел, чего им это стоило.

Бойцы морщились, дрожали всем телом, но совершали гигиенические процедуры, используя воду.

– Что поделать, ребята, условия здесь суровые, – соглашался с ними сержант, проводя ежедневный утренний осмотр.

Его бойцы надевали тяжелую оснастку с интегрированными бронированными жилетами, сверхпрочные шлемы, надежные газовые фильтры и выстраивались перед ним, держа перед собой оружие.

И сержант проходил вдоль короткого строя, на глаз определял состояние амуниции и оружия.

Иногда он брал автомат, проверяя, как ходят затворные рамы, как работают датчики, показывающие количество боеприпасов.

В другой раз он брал китган и проверял его фокусатор, дозирующий силу удара.

Китган мог бить импульсным разящим лучом на расстояние до полутора километров, а мог при иной фокусировке ударить на дистанцию в пятьдесят метров и по фронту – в двадцать метров.

Это было сравнимо с взрывом заряда бинарного действия.

После осмотра бойцы вставали на маршруты и уходили по своим делам. А сержант втайне от них приводил в порядок их сменную одежду, вторую обувь, поправлял ранцы и пересчитывал боекомплект.

Но более всего ждал информации от куратора, который молчал уже довольно долго.

Затем, проведя таким образом около полутора часов в одиночестве, сержант шел по одному из маршрутов, прослушивая в фиксированном эфире спецрадио, о чем говорят его бойцы.

А они говорили в основном о службе. О шаге закладки взрывчатки, о направлении распространения взрывной волны, о слишком высокой влажности.

О том, что «река» вовсе не река, а «Большой канал», о чем было написано в навигаторских архивах.

Слушая это, сержант улыбался. Да, он знал, что это канал, но привычнее и приятнее ему было называть этот канал рекой. Он вырос на планете, где были реки и воды никто не боялся. Но это было давно, а теперь он думал, как все.